(Друкуємо мовою оригіналу)
Русскоязычная проза – и стихи на украинском. Выбор между большой и малой родиной. «Я представила, что студент идёт на мою лекцию, и вдруг попадает под обстрел. Станет ли мне легче от того, что я скажу себе, что это взрослый человек, и сам решает? Нет! Я не могу всему этому помешать, но я могу не принимать в этом участия», – так было принято ее решение уехать из Донецка. Все это – о профессоре, докторе филологических наук и донецкой писательнице Элине Свенцицкой. Радио Донбасс.Реалии продолжает знакомить вас с авторами, чьи произведения вошли в антологию донецких писателей «Порода». Разговор с Элиной Свенцицкой мы начали с того, а зачем вообще собирать авторов Донбасса в одно издание, и почему для писательницы важно быть среди них?
– Для меня очень важно очутиться именно среди своих. Важен «объединяющий пафос» этой антологии. Ведь в книге собраны авторы, начиная с Сосюры, заканчивая самыми современными. Те авторы, которые выехали из Донецка, и те, которые остались. Антология не зря созвучна со словом «онтология» – учение о бытии. Это определённый срез бытия литературы. Очутиться внутри этого среза для меня очень важно. Плюс, перекличка с теми, кого я давно не видела, с теми, кого хотела бы увидеть, с теми, по ком скучаю. Это что-то эмоциональное, не скажу, что потрясение, но во всяком случае сдвиг. Когда я выступала на презентации этой антологии в Киеве, то была очень взволнована. Это ощущение и осталось.
– Когда мы общались со Станиславом Федорчуком (составитель «Породы» – ред.), он говорил, что люди из разных регионов Украины по-разному воспринимают слово «порода», вкладывая свои смыслы. Что это слово означает для Вас?
– Для меня «порода» происходит от слова «род». Отсылка к роду, безо всяких оценок – выше-ниже. Это своя семья, среди которой, пусть и виртуально, я рада очутиться.
– Чем может заинтересовать людей, далёких от Донбасса, эта книга?
Диалектика чуждости и одновременно схожести – это то, что может заметить каждый, кто хоть мельком пролистает
– У каждой области есть своё неповторимое своеобразие. В этом плане данная антология весьма представительна: показывает, что отличает регион от других, и что делает похожим. Эта диалектика чуждости и одновременно схожести – это то, что может заметить каждый, кто хоть мельком пролистает. Можно увидеть связи между Сосюрой и Эммой Андиевской, и между современными авторами, между Жаданом и Рафеенко. Эти все нестандартные связи, которые не в первый момент заметны.
– А в чём ещё схожесть?
– Здесь есть сквозная линия абсурда всей человеческой жизни, причём, не внешнего абсурда, а абсурда на грани, и поиск в этом абсурде логики. Это то, что проходит сквозь всю околодонецкую и окололуганскую литеру, возможно, в силу приграничности существования нас внутри культуры. На стыке разных влияний – и украинских, и российских, и, безусловно, европейских. Активное двуязычие.
Если кто-то когда-то начнёт исследовать феномен межкультурной границы, то эта антология даст ему огромный материал для исследования.
– Кстати о двуязычии. Вы ведь пишете прозу по-русски, а стихи по-украински... Почему так?
Писать на украинском я начала раньше, чем говорить
– Когда я начинала писать стихи по-украински – это не было никаким конъюнктурным явлением. Писать на украинском я начала раньше, чем говорить. Мне нравится на эту тему высказывание Бродского: что не писатель использует язык, а язык использует писателя. Со мной примерно так и получилось.
Для меня тогда этот мир звучал по-русски, я его так слышала. А лирика – это голос души. Душа вдруг зазвучала на украинском
Плюс для меня серьёзным моментом было то, что язык поэзии – другой язык. Если проза — это мир, который звучит, для меня тогда этот мир звучал по-русски, я его так слышала. А лирика – это всегда один голос, голос души. Для меня самой в какой-то момент странно, но душа вдруг зазвучала на украинском языке.
– Как для Вас произошёл момент выбора между большой и малой родиной? Вы решили уехать из Донецка.
Есть какие-то такие вещи, в которых принимать участия нельзя
– Я представила, что студент идёт на мою лекцию, и вдруг попадает под обстрел. И как я с этим буду жить? Станет ли мне легче от того, что я скажу себе, что это взрослый человек, и сам решает? Нет! Я не могу всему этому помешать, но я могу не принимать в этом участия. Есть какие-то такие вещи, в которых принимать участия нельзя, так я ощущаю.
– После выезда Вы ведь не утратили связи с теми, кто остался?
– Общаюсь, и конфликтов не возникает, когда людям есть о чём поговорить, кроме политики. А нам всегда есть о чём. Мы же люди воспитанные и интеллигентные, поэтому понимаем, что некоторые темы лучше обходить.
Это их выбор, и это их обстоятельства, о которых я, возможно, ничего не знаю
Самое главное, что есть ощущение сочувствия. Я ни разу не подумала и не могла сказать ничего плохого о своих коллегах, которые остались там, которые сделали другой выбор. Я понимаю, что это их выбор, и это их обстоятельства, о которых я, возможно, ничего не знаю. Сейчас ничего, кроме сочувствия к тем, кто там остался, нет в принципе.
– Если удастся вернуть Ваш город, что для Вас важнее: чтобы там вновь был украинский флаг или чтобы и Вы оказались в городе?
– В первую очередь, хотелось бы, чтобы там был украинский флаг. По поводу себя, честно говоря, я просто не могу увидеть себя настолько далеко. Меняются обстоятельства, может много чего произойти в жизни за это время.
У меня ощущение, что это будет не завтра и не послезавтра
У меня ощущение, что это будет не завтра и не послезавтра. Наверное, нельзя что-то планировать на такую далёкую перспективу. Больше мне хочется, чтобы просто был мир. Чтобы возникло примирение между людьми, чтобы люди не смотрели друг на друга, как на потенциальных врагов. Это гораздо важнее. Если мир-война, Украина – не Украина, это уровень политический, где я могу только хотеть. А это просто желание, и то, что зависит от людей, а не от политиков.
Вопрос в том, на чём возможно примирение между людьми? На чём возможен другой взгляд? В первую очередь тогда, когда люди перестанут измерять, кому было страшнее, кому хуже и кому досталось больше. В этой области вообще не работает арифметика. Когда люди поймут, что потеря одной человеческой жизни – это невосполнимая потеря, и всё: за этим уже никаких разговоров нет. Второй момент – это то, что мы думаем по-разному, но и это нормально. Когда люди находятся на границе, они могут одну и ту же ситуацию по-разному видеть, и это не повод для войны, а повод для дискуссии, диалога и понимания разности этих позиций.
ПОСЛЕДНИЙ ЭФИР РАДИО ДОНБАСС.РЕАЛИИ:
