Журналистка Мария Варфоломеева до того, как попала в плен боевиков «ЛНР» в январе 2015 года, освещала события в Луганске в самые жаркие дни вооруженного конфликта на Донбассе. Мария описывала и фотографировала жизнь людей в оккупированном городе, начиная с лета 2014 года. Радио Свобода публикует отрывки из ее дневника.
Тяжелее всего было переносить неизвестность. Я иногда завидовала Оксане или Лене – они точно знали, что в определенный день «звонок», и они снова на свободе. А мы с Настенькой находились в постоянном ожидании. Это была главная ошибка, ведь жизнь – она идет сейчас, прямо в этот момент.
***
Хочу рассказать о позитивном существе, которое скрашивало наши будни. Звали ее Жучка, и она крыса. Да, самая настоящая, декоративная крыса. Ее мама родила два месяца назад, и наши соседи раздавали детишек по всей тюрьме. Удивительно, как это маленькое существо поменяло атмосферу в камере. Главной «мамой» стала Лена, играла с ней целыми днями.
Жучка бегала за рукой, как дрессированная, носилась по опоре нары вверх и вниз, мы не могли оторваться от нее. Все вместе поили-кормили, облагораживали быт. Наш пушистый комочек счастья с черными глазами-бусинками, который потом погрыз все вещи в самых труднодоступных местах камеры. Пришлось Оксане принести ей клетку, и стала Жучка жить в «тюрьме» – в тюрьме.
Представляете, коридор тюрьмы, и женщина с крысой в зеленой шляпе на плече. Белочка, подумаете вы? Нет, точно крыса
Каждый стремился сделать что-то хорошее для нашего крысеныша. Я связала крючком для нее шляпу с большими рюшками, прям как у крысы в Дюймовочке. Было эпичное зрелище, когда Оксана сажала Жучку на плечо и гордо шла с ней на работу. Представляете, коридор тюрьмы, и женщина с крысой в зеленой шляпе на плече. Белочка, подумаете вы? Нет, точно крыса. Со всей тюрьмы приходили сотрудники потискать нашу «звезду».
***
Главная мысль одинаковых дней: «Как было бы хорошо, если бы однажды эта дверь распахнулась, и сказали: «Варфоломеева, с вещами на выход».
«Хватит, Маша, не надо себя расстраивать напрасными мечтаниями», – отвечала сама себе. Ведь я видела неоднократно, что проходят обмены, а я остаюсь все в этих же стенах. По утрам одно и то же. Я лежу на верхней наре, мне снится, что я еду в купе поезда на верхней полке в Киев. Настолько ярко и отчетливо ощущаю каждую деталь. «Ту-тух, ту-тух» слышится за окном. В коридоре какой-то шум, наверное, проводница выпускает людей на станции. Стараюсь не верить в то, что это идут злые тети-«инспектора» потревожить мой сон. Проверка, всем нужно подняться… дайте мне хоть еще минутку побыть в этом сне, не возвращаться в реальность. «Боже, хоть бы в этот разочек проснуться, и вокруг не тюрьма!» – но нет, открываю глаза, и снова на меня наваливается тот же ненавистный потолок с тюремной действительностью.
Манипулировать чужими эмоциями – любимый способ самоутверждения. У нее самый большой тюремный опыт, и рассказывать о «прелестях лагерной жизни» она любит даже больше, чем говорить о способах приготовления «ширки»
А тут еще Оксана любит «грусти подкинуть» или «шизу привить», как она сама называет. Манипулировать чужими эмоциями – любимый способ самоутверждения. У нее самый большой тюремный опыт, и рассказывать о «прелестях лагерной жизни» она любит даже больше, чем говорить о способах приготовления «ширки» и нюансах попадания в паховую вену.
Обменный курс на лагере – отдельная тема. За сигареты люди готовы отдать все. Оксане как-то удалось получить кожаное пальто за блок сигарет
Она вспоминает с усмешкой, как проходит построение на лагере зимой в мороз, еще затемно. Долгие минуты ожидания, потом, наконец, пофамильная проверка. Раз в неделю еле теплый душ в холодном помещении, а последняя группа женщин домывается почти холодной водой. В течение недели воды выделяется строго нормированное количество: хочешь – пей, хочешь – мойся, хочешь – стирай. Хочешь – продавай! Да, кружку воды можно продать за пару сигарет. Обменный курс на лагере – отдельная тема. За сигареты люди готовы отдать все. Оксане как-то удалось получить кожаное пальто за блок сигарет. Заиметь кружку или тем более тазик – вообще роскошь.
Отряд женщин в одинаковых фуфайках, белых платочках занимается общественно полезным делом – плетет сетку-рабицу или колючую проволоку «егоза». В мужском лагере этим заниматься «западло», ведь «плетешь колючку для себя самого»
Весь день женщины проводят на работах, которые призваны их перевоспитать. Труд ведь облагораживает, говорили коммунисты. А нацисты даже говорили, что освобождает. Отряд женщин в одинаковых фуфайках, белых платочках занимается общественно полезным делом – плетет сетку-рабицу или колючую проволоку «егоза». В мужском лагере этим заниматься «западло», ведь «плетешь колючку для себя самого». А после работы положено облагораживать территорию лагеря: подмести, выкорчевать траву между плитками, и, якобы, вычерпывать лужи «хоть своей кружкой». С самого утра график расписан поминутно, с непривычки многие отстают. Если что-то не успел – потерял, не поел – ходи голодный.
После такого рассказа не хотелось жить. Вслух я отсекала попытки втянуть меня в состояние безысходности. Настеньку Оксана просто гипнотизировала, та становилась как кролик послушной удаву. Бабищ очень злило, что я «не ведусь» на их запугивания. Ведь я не хочу быть зэчкой как они. Этим показываю, что я не такая, как они, что я выше их. А они больше всего пытаются установить собственное превосходство во всем хотя бы в пределах этого маленького мирка.
– Маша, почему ты не собираешь вещи на лагерь? – Злится и не унимается Лена.
– А я не буду сидеть в тюрьме,– ответила я, на что Лена только злобно хмыкнула.
Но буквально через неделю все закружилось, когда среди этого звона негативной информации весь мир остановился фразой: «Варфоломеева, с вещами на выход»
Но буквально через неделю все закружилось, когда среди этого звона негативной информации весь мир остановился фразой: «Варфоломеева, с вещами на выход». Мы все подумали, что нам показалось. Так обыденно и в то же время неожиданно это было!
«Не может быть», – только и звучало в голове, сознание отказывалось верить, что это на самом деле. Мы все замерли и ждем, что скажут, что это была шутка. Но ничего не происходит в течение часа, и снова возвращаемся к привычной жизни.
– Ну, что, Варфоломеева собралась? – В «корме» появилась голова «инспекторши». Значит, все это не ошибка.
Неужели «ЛНР» вошла в Россию, и меня ссылают в Сибирь? Я бегаю по камере в растерянности, бабы меня успокаивают. Лена гладит по голове, говорит, что меня сегодня освободят. Это звучало так же нереально, как если бы сказали полететь в космос
Мы пытаемся понять, что случилось, ведь не может быть, чтобы раз – и долгожданный обмен! Оксана звонит «оперу» и он говорит, что «на доследование». Но почему с вещами? Неужели «ЛНР» вошла в Россию, и меня ссылают в Сибирь? Я бегаю по камере в растерянности, бабы меня успокаивают. Лена гладит по голове, говорит, что меня сегодня освободят. Это звучало так же нереально, как если бы сказали полететь в космос. Я столько раз говорила Настеньке об этом дне, а когда он наступил, не знаю, как его встретить.
Лена берет инициативу в свои руки:
– Настенька, собери Маше «хавчика» в дорогу.
Плов, овощи, пирожки, компот – огромный пакет еды. Вся «хата» занята сбором моих вещей. Лена так расчувствовалась прощанием, что даже подарила большую клетчатую сумку. Оксана тронута не меньше, дает несколько сигарет – а вдруг пригодятся, это «универсальная валюта». Поверьте, более трогательный шаг трудно представить, в тюрьме сигареты имеют высокую ценность.
Открывается дверь, «инспекторша» уводит меня в неизвестность. Снова прохожу долгие вонючие коридоры ненавистной тюрьмы с надписью «безысходность». Что будет дальше? Куда ведут меня сейчас? Боюсь радоваться, чтобы потом не было тяжелее принять реальность…
