(Друкуємо мовою оригіналу)
Журналистка Мария Варфоломеева до того, как попала в плен боевиков «ЛНР» в январе 2015 года, освещала события в Луганске в самые жаркие дни вооруженного конфликта на Донбассе. Мария описывала и фотографировала жизнь людей в оккупированном городе, начиная с лета 2014 года. Радио Свобода публикует отрывки из ее дневника.
Сегодня я хочу рассказать о побеге, но ненастоящем.
В камере «274» тетки затеяли ремонт. Пока сохла краска, мы с Настенькой ночевали в другой «хате». Повезло – эта была средней обшарпанности. В тех местах, где краска не облупилась, стены были розового цвета. Черная плесень рисовала в углах замысловатые рисунки. Тетки героически остались дышать краской.
Я не представляю, как Оксана живет наедине с собой. Она – воплощение стресса, все ее мысли о том, что сейчас придет «шмон», «отожмет» телефон. Она никогда не расслабляется, постоянно – «на стрёме» и «на измене»
Находиться в тишине было непередаваемо прекрасно. Нет телевизора, никто не действует на нервы. Какой-то пансионат (закрытый, но пансионат)! Эти дни мы отдыхали. Я не представляю, как Оксана живет наедине с собой. Она – воплощение стресса, все ее мысли о том, что сейчас придет «шмон», «отожмет» телефон. Она никогда не расслабляется, постоянно – «на стрёме» и «на измене», прислушивается к хлопкам «тормозов» (то есть, дверей камер). Свое перенапряжение передает всем окружающим.
В новой камере мне удалось убедить Настеньку попросить нового «опера» отселить нас в другую камеру. Он был не против, скорее всего, не знал, что я должна быть под бдительным контролем Оксаны. С огромными и дорогими «передачками» Настеньки наши аргументы будут вполне весомыми. Но мы совершили ошибку. Местный «шнырь» по доброте душевной дал нам на время «заточку». Увидев аккуратно нарезанный салатик, Оксана все поняла и, опередив нас, пошла на прием к «оперу».
О чем они общались – не знаю. После этого диалога он был в бешенстве. Только сказал, что я в их системе ценностей не заслуживаю доверия. Противопоставив меня Оксане, сказал, что она превосходит меня во всех качествах.
В одном Оксане не откажешь – знании фени. «Мурчать» она может на уровне «носителя». Её бас венчает образ гопника
«Странно, – подумала я, – в каких? В умственных, личностных, внешности, человечности?». В одном Оксане не откажешь – знании фени. «Мурчать» она может на уровне «носителя». Её бас венчает образ гопника.
Объективности ради добавлю: уже на свободе я случайно узнала, что Оксана «вломила» (в смысле «сдала») этого «опера». Не знаю всех деталей, но его уволили, а она досрочно вышла на свободу. «Ото така любов».
Мы с поникшей головой возвращаемся в родную «хату». Тетки поняли, что из-за меня чуть не потеряли такой бриллиант, как Настенька, и устроили нам теплый прием. Завязалась потасовка.
Я застыла в дверях в позе попытки укусить чью-то руку. «Опер» и «инспектор» пытались оттащить меня в коридор, а две тетки тянули обратно в камеру. У меня упали очки, но зэчки старательно на них не наступали – они знали, что через пару дней помиримся, а без очков мне никак нельзя. На память об этом дне у меня остались следы на руке.
Так сорвался наш маленький побег из камеры «274». Настенька сразу постаралась помириться с тетками. Через пару дней отношения вернулись в привычное русло
Так сорвался наш маленький побег из камеры «274». Настенька сразу постаралась помириться с тетками. Через пару дней отношения вернулись в привычное русло. Хотя, видимо, они поняли, что могут потерять Настеньку, и накал отношений немного снизился.
А еще у нас состоялся настоящий побег. Это было нашумевшее событие.
Буквально за пару недель до этого дня во время прогулки Настенька, глядя на «вертухая» сквозь решетки на потолке «двориков», сказала:
– Маша, столько железа, столько бетона! Отсюда бежать невозможно.
Да, удручала именно эта неизбежность. Я ответила, что все возможно, но при необходимых обстоятельствах. Так и произошло через несколько дней.
4 июля 2015 года во всем СИЗО погас свет. Тогда это не удивило – довольно частое явление. Пока Лена на сухом горючем заваривала кофе, в другой части тюрьмы восемь человек, осужденных к пожизненному, бежали по лабиринтам коридоров.
Сообщники двух «пежешников» (осужденных к пожизненному) отключили свет в этом районе города. Этим они отключили электронный замок, который есть только на дверях «ПЖ». Механические замки не сработали, потому что зэки предварительно вставили бумагу в отверстия, и защелка осталась открытой
Подробности мы узнали, когда Оксана вернулась с работы. «Информационное агентство» работало без сбоев. Она тараторила с волнением, взахлеб. Не знаю, насколько все это правда – ее слова немного расходятся с информацией из интернета. Сообщники двух «пежешников» (осужденных к пожизненному) отключили свет в этом районе города. Этим они отключили электронный замок, который есть только на дверях «ПЖ». Механические замки не сработали, потому что зэки предварительно вставили бумагу в отверстия, и защелка осталась открытой.
Дальше события развивались, как в американских фильмах. Эти двое открыли двери другим зэкам, чтобы усложнить поиск, и побег стал более массовым. Они взяли в заложники сотрудника, и им удалось пройти все «локалки» (решетки дверей). Они дошли до административного здания тюрьмы и вышли сквозь дверь для приема «передачек». У одного случился приступ эпилепсии, второй не успел выбежать – вооруженная охрана тюрьмы успела среагировать.
Дальнейшая судьба беглецов не известна. По слухам, один так и остался на свободе, второго поймали в Одессе. Остальным повезло гораздо меньше – их нашли
Двое организаторов сели в машину, которая их поджидала. Дальнейшая судьба беглецов не известна. По слухам, один так и остался на свободе, второго поймали в Одессе. Остальным повезло гораздо меньше – их нашли. После этого побега весь город был на ушах: везде были расклеены фото, всех «ментов» активизировали на поиски. Охрана тюрьмы работала без выходных, а после смены патрулировала город.
Кто-то из бегунов «спалился» по пьянке. Кого-то сдали знакомые. Некоторых путем переговоров уговорили вернуться. Пообещали, что не сильно будут бить за это. Они побродили по городу в постоянном страхе преследования. Наевшись ягод, надышавшись свободой, поняли, что «в тюрьме сейчас макароны». Наверное, это тяжелый выбор – коснуться заветного, вернуться в мир, где у тебя снова не будет выбора. Никогда.
В вечер побега Оксану вызвали к «оперу» – ну, кто ж главный информатор! Когда все сплетни были слиты, и она вернулась, я услышала:
– Варфоломеева, тоже к «оперу».
«Ничего себе, – думаю, – решили и «правосека» подвязать к побегу…»
Захожу в кабинет и вижу там – кого бы вы думали? Вольдемара. Как «главного» в уголовном розыске, его назначили заниматься этим делом. Удивительно, как только они с таким руководством смогли найти зэков! Скорее не «благодаря», а «вопреки».
Сидит наш Вольдемар и улыбается своей улыбкой, которой все так же не хватает переднего зуба. Рядом – «настоящий министр ненастоящего государства» из первых частей моего рассказа. Вольдемар встречает меня, как закадычный друг, всячески демонстрирует свое расположение, как он рад меня видеть. Оказалось, что он соскучился, и подозрений на мне нет. И то хорошо! После разговора ни о чем я попросила «министра» выйти и спросила у Вольдемара:
– Как думаешь, что со мной будет дальше? Есть какая-то информация?
– Маш, ну, ты же понимаешь, нужны «показатели».
Я-то понимаю, но не ожидала такой откровенности.
До появления надежды в моей жизни оставалось пару недель. В следующий раз я расскажу о дне, который мог бы стать самым счастливым в моей жизни.