(Друкуємо мовою оригіналу)
Ещё до войны я некоторое время работал на одном из складов всем известной «Бруснички» в Макеевке, на который поставлялись товары для распределения по торговой сети в близлежащие города. Недавно встретился с человеком, который в те времена работал вместе со мной в одной смене на самой тяжёлой из возможных там должностей – отборщиком.
В «Фейсбуке» я уже рассказывал о восприятии реальности теми, кто работал в Донбассе на самых тяжёлых производствах. Тогда речь шла о «Конти» и об абсолютном политическом безразличии тех, кто находился на самом дне. Однако многие на «большой земле» воспринимают такую аморфность как результат не украинских реалий, а сугубо олигархических, попутно, почему-то, не ставя вопрос, а как стало возможным, что целый регион был передан в фактическое частное пользование.
Поэтому лучше всего обратное покажет мнение человека, прошедшего не только ахметовские склады, больше напоминавшие зону, но и массу госпредприятий, и всё равно воспринимавшего происходящее через призму государства, а не отдельных олигархов или стоящих за бизнесом людей. Текст, как всегда, слегка приведён в читаемый вид, но смысл остаётся тем же:
----
«Ты спрашиваешь, как вообще всё до этого дошло? Давай я тебе скажу, как всё это вижу я.
Украина мне, можно сказать, досталась по наследству
Мне 32. Часть сознательной жизни – пусть и детскую – я прожил в Советском Союзе, со всеми вытекающими отсюда последствиями. К тому же, я всю жизнь жил здесь, в Макеевке. Украина мне, можно сказать, досталась по наследству.
Я не буду тебя нагружать всей тяжестью жизни в конце 90-х – начале двухтысячных: там было тяжело всем. Возьмём сразу «Брусничку» и уже «ставшую на ноги» Украину. Два года назад мне было 30, и что я вижу? – 15-часовой рабочий день с перерывом на сорок минут в раздевалке с крысами, почти заработанная инвалидность на сорванной от нагрузок спине, 2800 зарплаты за чистую каторгу, – и жена с ребёнком, которые еле сводят концы с концами последние пять лет, потому что, как бы я ни крутился и где бы ни подрабатывал, всё это превращало меня в бомжа.
И «Брусничка» – это ещё лучший вариант: во всех остальных таких же местах было ещё хуже. При этом помним, что где-то в Киеве или в Житомире сидят и думают, как всё это «донбасское быдло» в золотых цепях и «спортивках» гребёт деньги лопатой на угольном бизнесе и обворовывает всю страну. А я в это время – почти нищий, хотя пашу так, что в любой «європейській країні» по всем канонам уже должен бы был заработать свой первый миллион. Ну то ладно. Вокруг – пару сотен таких же «патриотов», и это только в нашей смене.
Дальше. Наступает Майдан: постепенно работа сворачивается, людей сокращают, поставки буксуют. Вчерашние рабы – это я про себя – становятся абсолютно свободными и идут лесом, куда глаза глядят
Дальше. Наступает Майдан: постепенно работа сворачивается, людей сокращают, поставки буксуют. Вчерашние рабы – это я про себя – становятся абсолютно свободными и идут лесом, куда глаза глядят. И хорошо, если ещё сам подыхаешь, – а если на плечах семья, то «любові до країни» становится ещё больше. Помыкался по шахтам – там ещё тяжелее, ну и их скоро прикрыли.
И вот начинается вся эта волна за «русский Донбасс». Что вижу я? С одной стороны – государство, которое все 23 года планомерно превращало меня в бомжа, причём не важно – с оранжевым или бело-голубым оттенком. С другой – сцена на площади Ленина, с которой мне абсолютно справедливо говорят, что терять таким, как я, уже нечего
И вот начинается вся эта волна за «русский Донбасс». Что вижу я? С одной стороны – государство, которое все 23 года планомерно превращало меня в бомжа, причём не важно – с оранжевым или бело-голубым оттенком. С другой – сцена на площади Ленина, с которой мне абсолютно справедливо говорят, что терять таким, как я, уже нечего, и что есть шанс начать новую жизнь и всё изменить, – ну и, конечно, гонят ко всему этому свою политическую белиберду, которую я вообще-то не слушал.
Для меня было важно услышать другое – что 10 тысяч человек наконец-то признали, что так жить дальше нельзя, и что я, оказывается, не один, кто к моменту марта 2014-го уже был чуть ли не на грани суицида, так как не видел никаких перспектив.
И ты знаешь, сейчас, оглядываясь назад и прокручивая, на что мы купились, я в чём-то стал понимать их Стёпу Бандеру: ты живёшь в стране, которую ненавидишь, в окружении тысяч единомышленников, мечтаешь об отделении и свободе, – и тут приходят люди, обещающие освобождение от «красных» и новую жизнь. Кто тогда мог сказать, что Гитлер – это Гитлер, и что чхать он хотел на всех этих «западенцев» и не собирался никому здесь устраивать сладкую жизнь? Это стало понятно только со временем. Так и у нас.
Ты ж пойми: это не метафора какая-то. Ты приходишь домой, а денег хватает на хлеб и картошку, при том, что в лучшие времена – до всех этих «майданов» и «республик» – я мог купить себе ещё кусок колбасы
Но всё дело в том, что и после Гитлера у них любви к СССР не прибавилось, как и у меня к Украине: ну, какие европейские ценности, если реально жрать нечего? Ты ж пойми: это не метафора какая-то. Ты приходишь домой, а денег хватает на хлеб и картошку, при том, что в лучшие времена – до всех этих «майданов» и «республик» – я мог купить себе ещё кусок колбасы. Это же не богатство какое-то. Где же тут «гідність», когда дочка голодными глазами на тебя смотрит? Да сделайте для начала из страны не задрипанную Сербию 92-го, а хотя бы Литву, а потом уже суйтесь в Европу. А так – люди у вас живут, как скоты, и продолжают жить, – но все якобы только и мечтают, как бы сэкономить 35 евро на визе до Парижа.
В общем, когда ты меня спрашиваешь, как всё до такого дошло, – для меня наоборот вопрос в том, откуда тут ещё нашлись патриоты и почему ты ещё не в рядах «днровцев»? Я-то понятно: не мог же я бросить семью и сказать «живите как получится», – но молодёжь, которая тут все эти годы шлялась от шахт до пивнушки, – я вполне понимаю: нужно было двадцать лет с людьми обращаться нормально, и тогда бы никакие майданы никого б не пугали, а может – и были бы не нужны».
---
Я сам прошёл практически все тяжелейшие производства Донецка и Макеевки, но, тем не менее, сохранил верность нашему государству, а потому могу с абсолютной уверенностью сказать, что это возможно
В заключение от себя добавлю несколько слов. Речь не идёт об оправдании тех, кто из шахтного или фабричного раба превратился в рассекающего по Донецку на «отжатом» джипе «ополченца».
В данном случае я сам прошёл практически все тяжелейшие производства Донецка и Макеевки, но, тем не менее, сохранил верность нашему государству, а потому могу с абсолютной уверенностью сказать, что это возможно. Только лишь социальная среда неспособна объяснить всю совокупность тех глубинных процессов, которые годами происходили на нашей земле. Да и возможно ли закрыть глаза на то, что Донбасс всегда был пророссийским регионом, вне «оранжевой» или «бело-голубой» власти?
Поэтому речь о другом. О практике. Ведь одно дело, когда Донбасс представляет в своём лице человек, который никогда в своей жизни не держал в руках ничего, тяжелее компьютерной мышки, и совсем другое – реальность рабочего, чья мысль просто физически не доходила до высоких слоёв геополитики, теряясь между выбором рабства на «Конти» (etc.) и проеденным крысами шахтным «тормозком» из котлет и борща.
По моему глубокому убеждению, второй способен понять первого, но первый никогда не поймёт аргументов пота и грязи второго. И сегодняшняя максима «услышьте Донбасс» – с подачи некоторых его «верных сынов» ставшая клоунским носом, – могла бы заключать в себе проблему диалога именно этих «двоих», а вовсе не наивные крики на площади о желании говорить на родном языке.
Cергей Андреев, безработный, город Макеевка
Думки, висловлені в рубриці «Листи з окупованого Донбасу», передають погляди самих авторів і не конче відображають позицію Радіо Свобода
Надсилайте ваші листи: DonbasLysty@rferl.org