Донбасс. «Совки» или хранители?

(Друкуємо мовою оригіналу)

За несколько лет до войны я услышал одно интервью. Гражданин Украины, который служил в армии по контракту и волею судеб оказался с миротворческой миссией в какой-то восточной стране, делился мыслями, которые вынес из этого жизненного периода. Мысль же его была:

– Я понял, что защищать надо не свою страну, а свою семью.

Мысль эта дискутабельна, возможно, найдутся люди, которые не видят противоречия и найдут способ защищать одновременно и то и другое. Или расставят приоритеты в пользу страны. Однако, между национальной идеей, которая предполагает жертвы в пользу страны, и семейной, требующей самоотверженной отдачи родственникам, есть и промежуточные концепции, которые дополняют две указанных или идут особняком.

Это, например, идея самоотверженного служения своему делу. В Луганске найдется сколько угодно примеров такого служения, они бесчисленны. От истории электриков, чинивших линии электропередач под обстрелами, до историй работников музея, остававшихся в городе во время боевых действий, чтобы охранять экспонаты. Меня в свое время очень тронула история о том, как летом 2014 года Михаил Голубович жил в здании Украинского театра. Есть в этой истории нечто такое, что она ложится в сюжет фильма о войне без остатка. Старый артист, пустой, темный театр, освещаемый, быть может, только одной свечой. Свист снарядов… И неизбежный хеппи-энд, когда в город возвращается мирная жизнь, съезжаются артисты, начинаются репетиции, театр возобновляет работу, ждет зрителей.

Нечто подобное происходило во многих луганских организациях. Я помню, как осенью 2014 года стоял с другом у магазина, ко мне подошла дама, представилась работником Театра кукол и трогательно пригласила на первое после боевых действий представление. Как той же осенью родители вели немногих детей в школу, и все увиденное разрывало сердце. Нарядные костюмчики детей по случаю нового учебного года, букетики... Люди возобновляли все приметы мирной жизни, словно именно от этого зависело скорейшее окончание войны, и в простом, я думаю, желании сохранить все возможные черты порядка, который, в конце концов, и является противоположностью разрухи.

Есть общее место называть жителей Донбасса «совками». Не факт, что быть «совком» так уж плохо. Если полагать, что «совок» – это человек, которому судьба «родного завода» если не дороже всего, то находится среди основных приоритетов то, пожалуй, это во многих случаях правда. Как выяснилось, именно такое качество повышает жизнеспособность в экстремальных условиях, попутно способствуя сохранению существования объекта заботы, вот этого самого «родного завода». Если больницу покинут 90 процентов врачей и медсестер, а из школы уедут все учители, то, вполне вероятно, эта больница и школа будут закрыты. Сохранение половины коллектива уже дает возможность продолжать работу. Во многих крупных луганских учреждений коллектив вернулся если не полностью, то в значительной части, а некоторые не бросали свое предприятие ни на минуту.

Ради чего это делается – довольно трудно объяснить человеку с законченной психологией индивидуалиста, чье «дело» можно увезти в ноутбуке и собрать заново в любой точке земного шара, а решающей причиной пребывания в каком-то определенном месте оказывается если не собственный трехэтажный домик, в котором есть «все», то благоприятная обстановка для развития бизнес-плана, запечатленного в нескольких файлах. Иногда трудность объяснения достигает такой степени, что индивидуалист даже не пытается вникнуть, ему проще снабдить ярлыком носителя иного взгляда на мир.

За счет такой психологической дихотомии создается ситуация, что, пожалуй, в связи с войной процент «совков» в «ЛНР» еще повысился по сравнению с довоенным. Уезжали и не возвращались чаще те люди, чья деятельность не была привязана к конкретному учреждению с большими традициями: заводу, университету. Либо такая связь была ситуативной и обеспечивалась, например, сравнительно высокими заработками или «скрытыми возможностями» данной жизненной позиции. И уж во всяком случае, место работы не было на первом плане их приоритетов.

Театр, музей, университет, библиотеку не сдвинешь с места. Существует рассуждение, например, что деятельность университета имени Тараса Шевченко сегодня в Луганске нелегальна, а его филиала в Северодонецке – легальна.. С тем же успехом можно объявить «поддельным» краеведческий музей в Луганске и создать его «истинный» филиал в Северодонецке, в котором экспозиция будет представлена виртуально, а посетители смогут обходить залы музея на страничках в интернете, парой кликов. Мило, продвинуто, и, возможно, кто-то даже осуществит такой проект. Но подлинность гарантируется не решением чиновников, а осязательностью музея и физическим присутствием хранителей, чья земная жизнь связана с музеем, и каждый экспонат хранит следы их прикосновений.

В системе ценностей «хранителя» замечу, на второй план отступает и материальное вознаграждение (что снова отличает его от индивидуалиста и усиливает непонимание). Трудно понять, как можно держаться за работу, зарплата на которой ничтожна, а в Луганске многие и такой не получали чуть ли не год, до весны 2015 года. И опять индивидуалист, гордый тем, что он «воспринимает актуальные вызовы» (хотя его устройству в обед сто тысяч лет), скажет, что за тысячу, две, три рублей он не пошевелит и пальцем, а те, кто так делают – … (пропущу список определений). Тем не менее, близкое знакомство с хранителями не наводит на мысли, что что-то не так с их интеллектом и возможной востребованностью. Не раз подтверждалось, что люди, получившие трудовую закалку в Луганске, хорошо востребованы и в других местах, быстро находят высоко оплачиваемые рабочие места, движутся по карьерной лестнице, без особых проблем повышают при необходимости свою квалификацию.

Стоит сказать о некоторых особенностях «заводов». Школьный учитель, привязанный к луганской школе, куда, быть может, он пришел работать, окончив местный пединститут, работает на государственное учреждение. Владелец школы, если бы он был, не придет к нему со словами, что школа закрывается, потому что не приносит ожидаемой прибыли. А если говорить о предприятии, которое является на сегодняшний день частной собственностью, то такое вполне может случиться. Луганский завод, чьи сотрудники выказали чудеса мужества и преданности предприятию, может свернуть свою деятельность, поскольку война создала экономические препятствия для продолжения. А преодолевать их владельцы не хотят, так как для них не принципиально, будет ли завод работать в Луганске, в Туле или в Шанхае. Возможно, им и вовсе выгоднее его просто ликвидировать, потому что предприятие перестало быть источником ожидаемой прибыли, а, напротив, требует вложений.

Из этого следует, что наилучшей для «хранителя» является та ситуация, когда его прекрасные качества встречаются с конгруэнтными им условиями внешнего мира. Преданность «родному заводу» оправдана, если этот завод НЕ находится в частных руках. Правда, существует корпоративная идеология, суть которой в пересаживании лучших психологических качеств «совка» на почву частного предприятия. В рамках концепции предлагается быть преданным фирме столько же (или гораздо больше), чем «родному заводу».

Успешность внедрения корпоративной идеологии проверятся очень просто. Берем современную корпорацию, до двадцать пятого этажа набитую высокооплачиваемыми менеджерами, которые молятся на портрет босса и поют по утрам гимн фирмы. И пару раз стреляем по этому предприятию из «градов». А потом наблюдаем, как менеджеры бегут до мексиканской границы, теряя галстуки корпоративных цветов. Корпораций сейчас в Луганске нет. Корпоративной этики тоже. Как выяснилось, жить без них можно. Но есть музеи, библиотеки, университеты, школы, больницы, театры и даже немного заводов.

Петр Иванов, психолог, город Луганск

Думки, висловлені в рубриці «Листи з окупованого Донбасу», передають погляди самих авторів і не конче відображають позицію Радіо Свобода

Надсилайте ваші листи: DonbasLysty@rferl.org