(Друкуємо мовою оригіналу)
Чувствуют ли себя граждане Луганска сегодня нужными?
Ответ на этот вопрос будет исходить, с одной стороны, из современных гуманистических принципов и догмы о том, что нужность человека обществу поверяется тем, есть ли у него еда, книги, интернет и тренажерный зал (который, например, в Норвегии имеет и Брейвик). С другой стороны, мы примем во внимание местную доктрину о том, что человек может ощутить свою нужность, только принося обществу пользу. Этот параметр гуманистическое общество задвигает на второй план, приравнивая человека к потребителю, а всю пользу от него сводя к отсутствию вреда. Не нарушаешь законы, стало быть, ты примерный член общества. А больше и не надо ничего.
Не надо говорить потребителю, что война не окончена, что фронт в 20 километрах от Луганска. Потребителя это не колышет. Война не война, а вынь и положь ему марковский сыр
О том, что в Луганске нет того или иного товара, услуги или возможности, пишется много и с удовольствием. В конце концов, людям долго вбивали в голову, что уважать они себя должны настолько сильно, насколько много и разнообразно потребляют. Отсюда возникает поток текстов, построенных вокруг отсутствия того или иного предмета потребления. В Луганске не ходят трамваи. В Луганске не во всех магазинах есть марковский сыр (Марковский сырзавод находится в Луганськой области, на подконтрольной Киеву территории – ред.) В Луганске нет метро, карнавалов и ночной жизни... Список можно продолжать до бесконечности. При этом не надо говорить потребителю, что война не окончена, что фронт в 20 километрах от Луганска. Потребителя это не колышет. Война не война, а вынь и положь ему марковский сыр. Тут ВСЕ понятно.
Гораздо интереснее исследовать восприятие людьми своей жизни по параметру возможности приносить обществу пользу. Тут все усложняется на порядки. Найдутся, наверное, люди, которые скажут, что не видят смысла приносить обществу пользу, пока Луганск не вернется под контроль Украины, например. Но большинство так вопрос не поставит. По нескольким причинам. Например, врач и учитель не могут не учить и не лечить, в какой бы ситуации они не находились. Врачу для этого нужно только, чтобы были пациенты. А учителю требуются дети, которых нужно образовывать. Все остальное уже вторично. Тем самым вопрос востребованности не может встать в жесткую зависимость от политической расстановки. Когда нет боевых действий, и в общих чертах восстановлена возможность жить и работать, большинство людей возвращается к своим занятиям и профессиям.
Что, на самом деле, неудивительно, потому что мир стоит не на политиках, а на врачах, учителях, фермерах и других людях, которые строят жизнь.
Вторая причина невозможности «подождать, пока договорятся политики, а уж потом работать» примитивна, это необходимость кормиться. Однако, зарплата – всего лишь еще одно подкрепление чувства востребованности со стороны руководства региона, где находится школа, больница или другая структура жизнеобеспечения, где человек работает. И опять-таки, найдется немало людей, которые только высокие заработки сочтут основой чувства своей нужности. И те, кому это более-менее безразлично. Их пропорция немаловажна, поскольку людей долго настраивали, что «уважающий себя человек будет работать только за БОЛЬШИЕ деньги». В Луганске настроить на это не удалось, например, потому что до войны большая половина населения жила за чертой бедности. Так что терять было нечего и вышло так на так. Привыкли любить сам процесс.
Немалое число нашло себя в качестве «ополченцев». Есть люди, которые «потерялись». А есть и такие, которых «не было» до войны и они «не нашлись» в новом времени
В силу событий последних двух лет в Луганске найдется немало людей, которые сохранили или обрели чувство востребованности, переменив профессию. Немалое число нашло себя в качестве «ополченцев». Есть люди, которые «потерялись». А есть и такие, которых «не было» до войны и они «не нашлись» в новом времени. Основная масса занимается тем же, чем занимались до войны.
Я однажды исследовал один интересный аспект того, как люди стремятся подтвердить свою востребованность путем полного, стопроцентного попадания в довоенные «настройки», хотя в ряде случаев как раз стоило бы подкорректировать довоенные занятия с поправкой на новые условия.
Допустим, судя по последним сборникам местного философского общества, его авторы «не заметили», что идет война и погружены в разработку «вечных тем», которые можно было бы и потеснить. Ан нет. Или, скажем, в Донецке есть общество писателей-фантастов. Его членам важно продолжать создавать романы-фэнтэзи, а на вопрос, не хотят ли они писать про войну, один писатель ответил:
– Ну, может быть, потом когда-нибудь. Но только роман-фэнтэзи. Действие его будет происходить на далекой планете… и так далее.
В этом смысле бизнесмены быстрее поняли, что жизнь изменилась, и остаться на плаву можно, только внеся коррективы в те или иные параметры своего занятия. Кто это сделает вовремя и правильно, тот имеет шанс быть не менее востребованным, чем прежде.
Впрочем, для многих взрослых луганчан ничего не изменилось, поскольку они вернулись на старые места работы и к старым занятиям. Содержание курса математики в университете не меняется в зависимости от того, какая власть на дворе. Схема лечения пневмонии – тоже. И способ уборки дворов, и починка крыш, и налаживание связи. Так что обновлять свои настройки людям, занятым в таких профессиях, нет нужды.
Я счел нужным обобщить опыт консультирования во время войны и наблюдений за психологическими изменениями ее участников в цикл статей
Если говорить о личном опыте, то я счел нужным обобщить опыт консультирования во время войны и наблюдений за психологическими изменениями ее участников в цикл статей.
Написав статьи, я вдруг понял, что не знаю, что делать с ними дальше. Если бы дело происходило в мирное время я, вероятно, предложил бы эти тексты научному журналу. Это не невозможно и сейчас. Но кто сейчас опубликует мои работы? У московских кафедр и институтов психологии даже не стоит в планах данная тема. Киевский или харьковский институт психологии, вероятно, не примет статьи, поскольку у него идет своя большая работа, посвященная психологическим изменениям у участников АТО и переселенцев, и, скорее всего, места в сборниках научных статей расписаны до 2020 года. Это не считая, что институты психологии имеют планы, никак не связанные с войной, сформированные задолго до нее, и, очевидно, тоже претворяют их в жизнь. Кроме того, на публикации завязано научное продвижение, наверняка кто-то собрался защищать кандидатские и докторские на свои давние темы, а такого рода интересы уже сами по себе делают чистую науку второстепенной. А европейским и американским институтам психологии просто не до нас.
Можно, конечно, постучаться в местные научные структуры. Но что-то подсказывает мне, при их бурной общественной и научной жизни, им тоже будет не до моих статей
Можно, конечно, постучаться в местные научные структуры. Допустим, предложить свои работы кафедрам психологии университетов имени Тараса Шевченко (бывший педагогический институт). Или – кафедре психологии медицинского института. Но что-то подсказывает мне, при их бурной общественной и научной жизни, им тоже будет не до меня, не до моих статей.
Впрочем, можно и вовсе махнуть рукой на этот порыв принести пользу всему человечеству. И поступить, как делают женщины, или некоторые мужчины, например, мой друг Иван. Для него 2015 год стал годом поиска своей востребованности в личной жизни. Семья Ивана уехала «на Украину», и Иван осознал, что теперь у него есть все для новой большой любви: пустая квартира, много нерастраченных сил…
Ну что ж, это тоже вполне легальный вариант осознания своей нужности в этом жестоком, равнодушном мире, где не всегда есть люди, которым небезразлично, что Земля вертится вокруг Солнца, но непременно найдутся женщины, которым интересен еще не старый мужчина с большой зарплатой.
Всюду жизнь.
Петр Иванов, психолог, город Луганск
Думки, висловлені в рубриці «Листи з окупованого Донбасу», передають погляди самих авторів і не конче відображають позицію Радіо Свобода
Надсилайте ваші листи: DonbasLysty@rferl.org