(Друкуємо мовою оригіналу)
Мысль, что в Луганске и его окрестностях образовался «параллельный мир», начала меня посещать давно. Но я не особенно распространялся об этом, потому что вышел из возраста, когда репутация большого оригинала может порадовать.
Но вот я стал слышать ту же мысль то от одного, то от другого человека, и понял, что не столь уж она оригинальна. Действительно. Практически в центре Европы находится территория, которая живет по законам и правилам, совершенно отличным от тех, которые существуют в пятидесяти-ста километрах от нее. Никого это не удивляет. Жители территории не задаются лишними вопросами, а по мере сил стараются как можно быстрее усвоить эти законы и достичь успехов, ими диктуемых.
Я, например, узнал, что в Луганске крутится множество «ролевиков», которые постоянно сравнивают луганскую жизнь с привычной для них жизнью в ролевых играх. Прилагают к ней какие-то толкинистские правила и чувствуют себя как рыба в воде. То, что происходит в Луганске и его окрестностях, воспринимается ими, как продолжение игры.
Есть другая немаленькая категория людей. В ней граждане так и не проснулись и пытаются жить, словно ничего и не было. Ну, например, у меня есть знакомая дама из Донецка, которая убеждена по сей день, что на свете нет ничего страшнее алкоголизма. Или молодой дизайнер, озабоченный судьбами рекламы, которого пугает, что теперь в общепринятую рекламу могут проникнуть ужасные и отвратительные образы, и это, по его словам, «необратимо».
Люди фактически спят наяву и продолжают жить довоенным категориями, понятиями и приоритетами
Я спрашиваю их, неужели алкоголизм ужаснее беспрерывных обстрелов, а вывернутые кишки в рекламе более катастрофичны, чем горы трупов в жизни. Мой вопрос не доходит. Степень психологической защиты у этих субъектов такова, что люди фактически спят наяву и продолжают жить довоенным категориями, понятиями и приоритетами.
Мозг людей оказался совершенно не готов к войне. Им не с чем сравнить происходящее, оценить, какие части его наихудшие, а какие – терпимые. Сознание не знает, что со всем этим делать. Поэтому одни привлекают для понимания подручный культурный багаж, не обязательно Толкина, роман Фадеева, например, или «Тараса Бульбу» (это редко), или «Звездные войны». Вплоть до комиксов и мультиков. А другие просто в упор не видят, наверное, не читали Толкина, и никогда не видели японских мультиков, в этом все дело.
Утром я вышел за покупками, подошел к газетному киоску. Газет я не покупаю больше года. В Луганске две газеты, они очень концептуальны, но не содержат, на мой взгляд, ценной информации. Однако в киоске продаются другие нужные предметы. Сигареты, например. Свечи. Альбомы репродукций знаменитых художников.
Киоскерша, с которой мы сдружились прошлым летом, сказала, что ей нужно со мной посоветоваться.
Суть ее проблемы: социальной защиты у нее нет, как, собственно, не было и до войны. Например, работодатели ей готовы предоставить отпуск, но он не будет оплачиваться. Работает она за процент с выручки. О, как ей быть?
– Постой, – говорю я. – Сходи в «федерацию профсоюзов». Возможно, они помогут тебе. Например, побеседуют с твоим нанимателем.
– Так ведь он в Киеве!
По ходу беседы выясняется интересное: владелец сети киосков уехал в Киев больше года тому назад. Это не мешает ему по сей день получать доходы в «ЛНР». Почему бы и нет? Предприятия никто не национализировал. Если были желающие переоформить лицензию, то они могли сделать это через доверенных лиц. Очевидно, существуют способы, как доставлять товар в Луганск, так и переправлять выручку владельцу сети киосков в Киев. Делов-то.
Истории известны и более яркие примеры ведения бизнеса на территории, находящейся в состоянии войны с государством, где находится владелец бизнеса. Тут всего лишь какие-то несчастные киоски.
– Ну, сходи, все-таки, – говорю я.
(Попутно думаю о том, сколько вообще народу живет по этой схеме: владелец, сидя «снаружи», получает доход от предприятия, работающего «внутри ЛНР»)
– Ага, – отвечает девушка. – А если меня после этого уволят?
– А кто же тебя уволит, если твой шеф в Киеве?
– Да его заместители. Они же здесь.
Человек должен научиться отстаивать свои права
Я набираю воздуха, чтобы толкнуть речь о правозащите. О том, что человек должен научиться отстаивать свои права. О переписке Энгельса с Каутским. О товарище Че. О профсоюзах. О рабочих гарантиях.
И вдруг мне становится скучно и тошно. Мне скучно и тошно от того, что моя собеседница ничего не знает и не помнит. Она забыла, что жила под обстрелами. Что муж ее черт знает куда ездил за товаром, каждую минуту ожидая, что его разорвет снарядом на куски. Что в ее киоске зимой не было электричества, и она грелась, приносят с собою бак с горячей водой.
Помнит она только слово «хозяин», что «в ее возрасте не найти новую работу»
Помнит она только слово «хозяин», что «в ее возрасте не найти новую работу», и что если она запишется в профсоюз, ее, наверное, уволят. То есть то же самое, что она помнила до войны. С ней ничего не произошло, ничего не изменилось.
Может быть, это хорошо?
Я, увы, не нахожу в этом ничего хорошего. Я уже не раз принимал участие в дискуссиях, где продавливалась мысль, что нам тут надо все забыть, не носиться со своими страданиями, причем собеседники мои имели смелость, сидя в каком-нибудь Хабаровске, ставить вопрос так:
– Да у вас там ничего особенного ведь не было. Вот начнется НАСТОЯЩАЯ война. И вы поймете, что у вас на Донбассе был курорт.
Или:
– Как вы смеете применять к себе священное слово «блокада»?
И так далее.
В общем, многие настроены на то, что мы должны все забыть, сделать вид, что ничего не было, и что на Донбассе просто состоялась веселая прогулка.
Когда человек вещает это из Мюнхена или Хабаровска – тут все ясно. Но как реагировать, когда все забыли те, кто никуда не уезжал? Видя в своей жизни одну только непрерывную линию хождения на работу, например в киоск, где уже двадцать лет нет социальных гарантий, профсоюза, больничных, оплачиваемых отпусков, и это плохо, но что же сделаешь. Попробуй только про это заикнись и, глядишь, тебя попросят на выход (Произносится это все с каким-то нездоровым экстазом, как я замечаю).
Но тут к киоску подходят два «ополченца». И уж они-то наверняка помнят, что у нас нечто произошло больше года тому назад. И происходит по сей день. И жизнь отлична от той, что была когда-то.
И что в жизни есть чего бояться, кроме потери работы, приносящей 20 долларов в месяц при занятости 50 часов в неделю в страшном пластиковом киоске, который в июле накаляется до 80 градусов по Цельсию, отчего несколько продавцов умерли на рабочем месте, не в этом году, прежде, до войны.
Люди «параллельного мира» могут сказать, что лучше спать и видеть во сне этот пластиковый киоск, чем проснуться, и понять, что идет война
Что же касается «параллельного мира» в Луганске, то, как жизнь показывает, можно существовать в нем, не просыпаясь. Как, собственно, и в обычном, непараллельном. И уже поэтому, как жителям обычного, так и жителям «параллельного мира» можно сообщить, что все, что с ними происходит, вплоть до их мыслей и чувств по этому поводу, им просто снится. На что люди «параллельного мира» могут сказать, что лучше спать и видеть во сне этот пластиковый киоск, чем проснуться, и понять, что идет война.
Но, по-моему, это очень и очень спорно.
Петр Иванов, психолог, город Луганск
Думки, висловлені в рубриці «Листи з окупованого Донбасу», передають погляди самих авторів і не конче відображають позицію Радіо Свобода
Надсилайте ваші листи: DonbasLysty@rferl.org