Отряд спецназначения Национальной гвардии «Азов» сотрудничает с американскими экстремистами для продвижения своей повестки, установило расследовательское сообщество Bellingcat. Ожидаемо, эта новость сегодня популярна в пабликах России и её сил на Донбассе. Там пишут, что Bellingcat «вывел «Азов» на чистую воду», вновь напоминают про фашистов/карателей, а еще добавляют к новости собственный набор ремарок об украинских правых. Например: «накануне на Донбасс прибыли взводы «Правого сектора» и каратели «Азова». Или: «Порошенко покупает лояльность радикалов разрешением на расправу над жителями Донбасса». Бросается в глаза, что подконтрольные России ресурсы в этом случае цитируют Bellingcat как заслуживающий доверия источник – хотя раньше его игнорировали, ведь именно Bellingcat доказал, что на украинском Донбассе воюют российские военные, а гражданский «боинг» сбили из российской установки «Бук». Какие выводы можно сделать из новых фактов Bellingcat, какая сегодня роль «правых» в Украине? Об этом Радио Донбасс.Реалии спросило Владимира Ермоленко, философа и публициста, кандидата философских наук и эксперта международной общественной организации «Интерньюз-Украина».
– Насколько серьезна «правая угроза» в Украине, учитывая, что на выборах рейтинги националистических партий и кандидатов довольно низки?
– Я думаю, что на данный момент эта угроза действительно не имеет электоральной поддержки, но это не означает, что она её не будет иметь. Если посмотреть на мировые тенденции, мы увидим, что ультраправый дискурс поднимается из маргинеса и начинает получать серьёзные электоральные результаты. Мы видим Венгрию, Польшу, Германию, даже Швецию и так далее. И я не вижу причин, по которым Украина может избежать риска этих тенденций.
Почему это происходит? Потому что в Украине пока сохраняется определённое единство либеральных и патриотических идей, определённый консенсус между либеральным и патриотическим дискурсом. Потому что обе идеи были направлены вначале против Советского Союза, а сейчас – против России. Я бы сказал, что они начали расходиться в сторону в 2000-е годы, когда появилась партия «Свобода», когда она начала набирать определённую популярность. Но потом на Майдане, несмотря на противоречия, либералы и националисты снова объединились. Поэтому у нас националисты в публичной сфере всё равно сохраняют определённый прозападный дискурс, а либералы очень часто – патриотический. Но я думаю, что в следующие несколько лет эти две разные идеологии могут разойтись – есть такой риск.
Националистический дискурс может постепенно становиться более антилиберальным – прозападная ориентация не всегда срабатывает, тем более, что мы видим, что подобные процессы и на Западе сегодня происходят. То есть то, что сегодня праворадикалы не имеют электоральных успехов, не означает, что они не будут их иметь в будущем. И мне кажется, это довольно угрожающая тенденция.
Кроме того, сегодня они довольно организованное и агрессивное меньшинство. Они угрожают, они совершают акты насилия, они заметны, они присутствуют в медиа. Поэтому об этой проблеме нужно говорить, и это должны понимать органы государственной власти.
– Насколько масштабны украинские правые идеи по сравнению с Европой, США, Россией?
– Мне кажется, они пока что менее масштабны. Потому что враг у либералов и националистов один – это Россия. В России враг национализма – это западный либеральный мир, в Турции – тоже западный либеральный мир. Даже у европейских националистов враг – это Брюссель и идеи либеральных ценностей. Каждая идеология конструирует себя, исходя из того, кого она считает основным врагом. В Украине ситуация немного другая: враг украинской национальной идеи очень антилиберальный, это Россия. Поэтому и было такое единство дискурсов, которое может сегодня распадаться.
Украинский национализм делает большую ошибку, когда ищет себя в национализме 1930-х годов, это и про Дмитрия Донцова, и про Степана БандеруВладимир Ермоленко
Однако украинский национализм, и радикальный, и умеренный, делает большую ошибку, когда ищет себе пантеон в национализме 1930-х годов. Это и Дмитрий Донцов, и Степан Бандера… Почему? Потому что национализм этого периода был насквозь антилиберальным, провозглашал ксенофобские идеи, говорил о высших расах, о борьбе между расами и нациями. И украинский национализм с этой точки зрения не был чем-то особенным – польский национализм был таким же. Аналогичным был немецкий национализм, итальянский национализм…
Послевоенная Европа сделала очень много для того, чтобы преодолеть наследие радикальных националистов. И сегодня новый национализм в Европе, хотя он тоже очень опасен, не ссылается напрямую на идеи 1930-х годов. А мы, в смысле украинские националисты, ссылаемся. И это ошибка – национализм может быть либеральным, может быть космополитичным. Например, Иван Франко или Тарас Шевченко – это тоже в определённом смысле националисты. Но национализм XIX века, того же Михаила Драгоманова, не был ксенофобским. Или диссиденты – Евгений Сверстюк, Иван Дзюба и другие. Их в определённой степени также можно назвать националистами, но не ксенофобами.
– Учитывая как коммунистическое прошлое Украины, так и левоцентристскую идею в Евросоюзе, можно ли говорить о возможной угрозе леворадикальных, а не праворадикальных идей?
– Вообще не вижу такой угрозы – мне кажется, что либералы и радикальные левые в Украине очень маргинализированы. Я вообще их не вижу. Это не означает, что их популярность не вырастет, но пока это маргиналы. Есть определенное недопонимание с западным миром, где главным врагом XX столетия был национализм как источник тоталитарных тенденций. А для нас главным врагом был коммунизм, ультралевый тоталитаризм. Соответственно, если для западных либералов национализм – это архаика и возвращение к прошлому, то для многих в Украине национализм, наоборот, играл обратную роль. В определённой мере ту роль, которую в Европе во второй половине XX века сыграли левые идеи, у нас сегодня играют патриотические и патриотично-националистические идеи.
В этом есть определённый потенциал, но мне кажется, что на антисоветской волне у нас левые идеи ассоциируются с архаическим консерватизмом. И это довольно плохо, мне кажется, поскольку обществу нужные левые идеи. Левая идея – это равенство как главная ценность в обществе, тогда как мы сегодня живём в обществе, где равенство всё чаще оказывается под вопросом, где социально-экономическое разочарование всё сильнее. И левоцентристская идея нужна, но она сегодня нигде не возникает. Популисты разве что используют некоторые идеи как слоганы, но программу никто не предлагает.
– Кто, по вашему мнению, больше играет на ультраправых идеях в конфликте – Украина или Россия?
– Я думаю, что Россия, поскольку для неё это совершенно понятный проект, проект восстания против либерального мира, либеральных ценностей. Если посмотреть на последнюю статью Владислава Суркова, одного из главных идеологов Путина, «Долгое государство Путина», – это систематизированное изложение консервативной правой идеи. Пусть не такой радикальной, как у евразийцев, как у Александра Дугина, но всё равно правой. Идея состоит в том, что свобода не является абсолютной ценностью, что есть глубинный народ, в котором невозможно отличить одного индивида от другого, который действует как мистическая масса людей. Это всё ультраправые идеи.
Если украинцы на это купятся и будут отвечать той же монетой, копируя стиль «путинской» России, это будет очень печально. Потому что противостоять этому антилиберальному монстру можно только через объединение либерализма и патриотизма, через поиск баланса.
