(Друкуємо мовою оригіналу)
Не знаю, мною ли открыт или существовал прежде термин и сам феномен «своей войны».
Означает это выражение то, что каждый видит войну по-своему, находит насущным то, мимо чего другой пройдет, даже не заметив его. Для кого-то война – это удорожание всех товаров на рынке. А для кого-то возможность совершить открытие: какое это счастье, что товары просто ЕСТЬ.
Для третьего война – это сотня тысяч убитых людей, разрушенные города, голод, холод, отчаяние. А для четвертого возможность поехать на недельку в «Новороссию», вернуться домой в Москву или Петербург и поднять свой авторитет в кругу друзей – божьих одуванчиков, которые танки видели только в компьютерных играх.
Для меня, возможно, в силу профессии, одна из важнейших особенностей войны – все превращения, которые она совершает с людьми. Одно из них – исчезновение людей как таковых
Для меня, возможно, в силу профессии, одна из важнейших особенностей войны – все превращения, которые она совершает с людьми. Одно из них – исчезновение людей как таковых. В данном случае речь не о смерти, это отдельная, страшная страница. И не о метафоре, подразумевающей «растворение человеческого в человеке», тема, тоже достойная внимания исследователей, философов, антропологов.
Из города уехали многие из моих соседей, родственников, друзей. Я знал, что они живы и, теоретически, могут вернуться. Но я также знал, что этого не будет
Речь о простом. Когда в Луганске только-только прекратились активные боевые действия, я осознал, что отныне никогда не увижу многих своих знакомых. НИКОГДА. Из города уехали многие из моих соседей, родственников, друзей. Я знал, что они живы и, теоретически, могут вернуться. Но я также знал, что этого не будет. Знание мое основывалось не на «интуиции», а на сравнительно точном представлении о том, что происходит, и что это – надолго или навсегда.
Человек, в жизни которого было мало хорошего, порой ценит мелкий комфорт и предсказуемость гораздо сильнее, чем тот, у кого было все, и кто в силу пресыщенности может сделать выбор в пользу жизни трудной, лишенной элементарного
В основном, мои знакомые – не экстремалы, а люди, привязанные к размеренной жизни не столько даже в силу вкуса или состояния здоровья, а скорее по идейным соображениям. Что это значит? Человек, в жизни которого было мало хорошего, порой ценит мелкий комфорт и предсказуемость гораздо сильнее, чем тот, у кого было все, и кто в силу пресыщенности может сделать выбор в пользу жизни трудной, лишенной элементарного.
Например, у определенного сорта молодежи (не донецкой или луганской, конечно) сейчас стало хорошим тоном селиться в глухих деревнях, где жизненные блага приходится добывать у матери-природы голыми руками. В таких историях, правда, меня немного смущает цена простеньких домиков, которые прогрессивные молодые люди строят для жизни в этих деревушках, и разные мелочи, вроде совершенно необходимого «джипа» на которым минут за двадцать можно добраться до ближайшего города.
Однако вернемся к нашим делам.
Несмотря на то, что понемногу цивилизация стала возвращаться в Луганск, возвращались и многие беженцы, как раз мои знакомые и друзья с возращением не торопились, а даже и напротив, уезжали все дальше и дальше
Предчувствия мои совершенно оправдались. Несмотря на то, что понемногу цивилизация стала возвращаться в Луганск, возвращались и многие беженцы, как раз мои знакомые и друзья с возращением не торопились, а даже и напротив, уезжали все дальше и дальше. Если первоначальным пунктом их отъезда была, например, Львовская или Киевская область, то через некоторое время оказывалось, что они уже в Израиле или в США.
Я могу гулять по городу целыми днями, неважно, в будний или выходной день. При этом не встретив ни одного знакомого человека. Это удивительное ощущение, сравнимое с тем, что я просто переехал бы в новый город. Доставляет ли это какие-то эмоции? Пожалуй, это эмоции сложного порядка, которые проще перевести в действие, нежели проанализировать до конца.
Человек – это существо, обреченное на разлуки, многие из них – разлуки вечные
Человек – это существо, обреченное на разлуки, многие из них – разлуки вечные. Современный мир пытается спрятать этот факт, как и многие другие неоспоримые факты нашей жизни, например, факт смертности. Нам предлагают поверить в то, что благодаря успехам медицины и правильным привычкам человек может прожить долго-предолго, а там, глядишь, что-то изобретут для бессмертия. Многие верят. Равным образом нас убеждают, что современные средства связи обеспечивают общение с теми, кто тебе дорог, так долго, как вы захотите. Ну и что, что твой друг в Хайфе? Да, вы не сможете присесть на лавочку в парке, просто попить пива и поговорить ни о чем. Но все-таки можете разговаривать каждый день, и даже иметь совместный бизнес, это очень легко.
Да и, в конце концов, говорят там, по-настоящему близких людей быть много у человека не может. Главное, чтобы рядом с тобой была твоя семья, а там хоть трава не расти. Найдутся люди, и немало, которым и такой формат жизнь подходит как нельзя лучше. Никто им не нужен и они хоть завтра поедут хоть в Антарктиду, «лишь бы милый (милая) был (была) рядом».
Люди, которых я сегодня встречаю в городе, не неприятны, а многие кажутся симпатичными. Проблема в том, что мы незнакомы, у нас нет общей, пусть и крошечной истории, и встречаясь, мы не кивнем друг другу, не скажем «Привет», не остановимся на минутку, чтобы обменяться новостями.
В 2014 году начался отсчет нового времени, новой жизни. «В сорок лет жизнь только начинается», да– да– да. И главное, никто не поинтересуется, какая это жизнь
У меня, правда, за время войны, появились новые знакомые. В 2014 году начался отсчет нового времени, новой жизни. «В сорок лет жизнь только начинается», да– да– да. И главное, никто не поинтересуется, какая это жизнь. Все уверены, что новая всегда лучше старой.
Но с новыми знакомыми мы не связаны тысячами нитей общей истории, и линия нового знакомства всегда однотактна, я и он, мой новый знакомый. Из нашего диалога не рождается хор, возможность поговорить о том, чем обладаем не только я и он.
Теоретически, мы могли бы говорить о войне. Но, откровенно говоря, это гораздо больше нас любят делать люди, которые видели войну только на мониторе
Теоретически, мы могли бы говорить о войне. Но, откровенно говоря, это гораздо больше нас любят делать люди, которые видели войну только на мониторе или во время краткой «экскурсии в Новороссию», в места, где уже не стреляли.
Все сложное, неоднозначное, осталось в старой жизни. Можно, конечно, позвонить старым друзьям или родственникам или воспользоваться скайпом или зайти на «Фейсбук», где почти все красуются. Слава Цукербергу.
Формально, конечно, уехали не ВСЕ. Я точно знаю, где можно найти в Луганске Х, Y, Z и далее по алфавиту. Можно нанести визит или пригласить в гости. Но – зачем, если у них тоже есть странички в «Фейсбуке» и просматривая, как живет в Хайфе луганчанин А., через два клика можно узнать, чем дышит в Луганске луганчанин Б. При этом не почувствовав никакой разницы между ними, потому что они отметятся практически неотличимыми дацзыбао или перепостят одну и ту же статью.
Порой позвонишь какому-нибудь знакомому в Луганске, задашь вполне невинный вопрос и нарвешься на чеканную формулировку: – Я ЭТО обсуждать не буду
Общение, однако, не самоцель, для меня во всяком случае. Не безразлично не только с кем, но и о чем, и как говорить. Порой позвонишь какому-нибудь знакомому в Луганске, задашь вполне невинный вопрос и нарвешься на чеканную формулировку:
– Я ЭТО обсуждать не буду.
Не обсуждаем то, это и двадцать пятое. Что же остается? Универсальные темы общения: разговор об успехах и приобретениях, и разговор о проблемах. Некоторые этими темами довольствуются всю жизнь, и как-то обходятся. Есть варианты: рассказывать не о том, что купил и чего достиг сам, а что купил и чего достиг твой знакомый или некий известный человек. Можно также сообщить, что ты собираешься купить и чего намерен добиться.
Рассказать своему луганскому знакомому, что я приобрел тапочки за сто пятьдесят рублей? А я уверен, что он сегодня ел и будет есть завтра?
Сразу говорю, что мудрый человек будет о своих приобретениях сегодня болтать с оглядкой хотя бы на элементарные приличия. Рассказать своему луганскому знакомому, что я приобрел тапочки за сто пятьдесят рублей? А я уверен, что он сегодня ел и будет есть завтра?
Самый безобидный и прекрасный разговор, который никого ни к чему не обязывает – это, конечно, разговор о еде. Конечно, можно всем на свете рассказать, какую ты купил и приготовил еду. Это можно делать по телефону, по скайпу, в «Фейсбуке», с глазу на глаз, с луганчанином, живущим теперь в Луганске, в Хайфе, в Оклахоме или в Одессе. Можно многословно описывать все манипуляции с едой. Выкладывать любимые рецепты. Можно даже рассказывать, что ты хотел бы съесть, но не можешь, потому что дорого.
Возможно, рассказывая о том, что зажарил и съел за один присест два кило мяса, ты доставишь кому-то в Луганске пару неприятных минут, поскольку собеседник твой уже несколько месяцев не принимал ничего, кроме каши с солью
Никто не подкопается, независимо даже от того, следят ли за тобой спецслужбы, как ты того опасаешься, или не следят, потому что ты им даром не нужен. Возможно, рассказывая о том, что зажарил и съел за один присест два кило мяса, ты доставишь кому-то в Луганске пару неприятных минут, поскольку собеседник твой уже несколько месяцев не принимал ничего, кроме каши с солью. Но два кило мяса, это, в конце концов, не новый «джип». Хотя бы теоретически это всем доступно.
Из преимуществ такого общения: его можно иметь с кем угодно, независимо от того, знакомы ли вы двадцать лет или тридцать секунд. Ведя речь о колбасе или цене на яйца, можно подружиться со всем миром, потому что каждый человек имеет, что сказать о колбасе и цене на яйца. А, стало быть, обзавестись новыми друзьями, и более не вспоминать старых.
Как и то, что было время, когда говорил ты не только о колбасе.
Петр Иванов, психолог, город Луганск
Думки, висловлені в рубриці «Листи з окупованого Донбасу», передають погляди самих авторів і не конче відображають позицію Радіо Свобода
Надсилайте ваші листи: DonbasLysty@rferl.org