(Друкуємо мовою оригіналу)
Журналистка Мария Варфоломеева до того, как попала в плен боевиков «ЛНР» в январе 2015 года, освещала события в Луганске в самые жаркие дни вооруженного конфликта на Донбассе. Мария описывала и фотографировала жизнь людей в оккупированном городе, начиная с лета 2014 года. Радио Свобода публикует отрывки из ее дневника.
И вот я на финишной прямой – нахожусь в комендатуре, – теперь обмен точно не за горами. Нервное напряжение выросло до предела от ощущения близости свободы. Вот-вот и я больше не буду видеть эти ненавистные лица.
Заострю внимание на этих самых лицах. Их очень много, все они разные и от этого сложнее – нужно приспосабливаться заново каждый день. К каждому охраннику, возомнившему себя вершителем судеб и защитником обездоленных.
Встречаю третьего по счету «вертухая» из моих бывших одногруппников. Столько лет прошло, я его даже не узнала. Но не вышло дружеское общение в стиле: «А помнишь мы в те годы...» или обсуждения дальнейшей судьбы других одногруппников. Он испугался, что кто-то узнает о нашем общении.
Мария Варфоломеева
Опасения по поводу степени моего коварства иногда доходят до абсурда
Опасения по поводу степени моего коварства иногда доходят до абсурда. Прибегает какой-то офицер, забирает у меня шариковую ручку, которой я пишу упражнения по французскому, читает лекцию о технике безопасности, делает предположение о том, что я хочу воткнуть ручку в глаз кому-то из охраны. Смотрит на меня неумолимым взглядом и убегает.
«Дурачок», – пожимаю плечами я. Молча достаю другую ручку и продолжаю писать урок. Теперь приходится прятать ее под матрасом во время «шмонов». Ручку, Карл! Дэвид Копперфильд бы позавидовал моей ловкости в исчезновении предметов.
Но не все относятся ко мне так настороженно. Некоторые доверяют мне настолько, что даже неудобно. Представьте картину: сижу в комнате охраны, решаю сканворд. Слева от меня – калаш, справа – его хозяин, переписывающийся в «Одноклассниках» с телефона.
– Тебе не страшно вот так оставлять автомат возле «опасной террористки»?
– Нет, я же вижу, что ты нормальная.
Но, увы, людей, думающих самостоятельно, меньшинство. У остальных трудно выпросить даже кружку кипятка.
Время идет, а ситуация не меняется. Прошел месяц как я живу здесь.
Лежу и думаю, что моя жизнь не так важна в сравнении с победой страны. Иногда мысль о гибели кажется не такой страшной
23 февраля совсем рядом я слышу залпы гаубиц. Ну все, думаю, наши наступают, ура! Еще и в день сепарского шабаша. С одной стороны, радостно, но с другой – нам сказали, что если «укропы» будут наступать, то всех пленных соберут в одной камере и кинут туда гранату. Нас должны уничтожить до прихода врага в город. Так себе перспектива, даже если это шутка. Лежу и думаю, что моя жизнь не так важна в сравнении с победой страны. Иногда мысль о гибели кажется не такой страшной. Это мы ощутили еще в августе 2014 года, когда ВСУ штурмовали Луганск. Но сейчас, за шаг от долгожданной свободы так грустно умереть!
Как же радостно узнать, что это просто залпы фейерверка из гаубиц. Я никогда в жизни не радовалась салюту, как этому, которого даже не видела.
А еще со мной рядом находятся люди по эту сторону заключения.
Первым появился Даня – украинский погранец, который не побоялся поехать на Новый год к родным на оккупированную территорию. За что и попал в поле зрения репрессивной машины «Лэнэрэ». Никто о его приезде не узнал, если бы не бдительные соседи, которые и стуканули куда нужно. В «МГБ» из него выбили душу, но на их сторону он не захотел переходить. Поэтому его передали в комендатуру, где мы вместе ожидаем обмена. К слову скажу, насколько я знаю, его до сих пор не смогли освободить.
Следующего соседа зовут Жора. В 2014 году, когда началась АТО, он убежал из нашей армии в Россию. В начале 2016 года он вернулся на оккупированную часть. Сняли его прямо с автобуса – его имя было в «списках». И хоть он не принимал участия в боевых действиях, но где «МГБ» найдет настоящего всу-шника? Вот и приходится делать врагов из тех, кто есть. Дальнейшая судьба его так же туманна.
Третий – просто Бородач. Свое прозвище он получил за свой внешний вид. Когда его поймали местные казаки, он был весь заросший и грязный: бороду, волосы и ногти он не стриг несколько месяцев. Мы так и не поняли, где он провел все это время. Этого не узнали и те, кто несколько дней шокером выбивал у него признание. Поэтому решили отдать его Украине.
Перед обменом нам дали задание – привести Бородача в нормальный вид: побрить, подстричь волосы и ногти. В этот момент мы ахнули. На его голове обнаружили большое количество шишек, некоторые невообразимой формы и размера. Насколько мы поняли, получил он эти увечья еще у себя в казарме ВСУ. Из которой он убежал домой в «Лэнэрию», став дезертиром, чтобы спасти свою жизнь.
Леня и Виталик – двое мужчин, обвиненных в работе на СБУ. Как обычно, отправил не ту СМС, и повод для «уголовного дела» готов
За неделю до обмена наше общество пополнилось новенькими. Леня и Виталик – двое мужчин, обвиненных в работе на СБУ. Как обычно, отправил не ту СМС, и повод для «уголовного дела» готов. Как и я, они несколько месяцев провели в тюрьме. А теперь мы вместе ждем обмена. С их появлением мой боевой дух воспрял. Они в соседней камере поют наш гимн, кричат «Слава Украине!» От этого ощущаешь себя не одинокой в своих убеждениях, а это очень важно в изоляции.
Наше общение проходит в те редкие моменты, когда лояльные охранники разрешают есть вместе. Это время, когда мы можем обменяться своими надеждами на свободу и страхами о том, что все может сорваться.
24 февраля нам всем объявляют, что на днях уже точно всенепременно состоятся обмен. Неужели в этот раз мои надежды меня не обманут?
Приблизительно 24 февраля нам всем объявляют, что на днях уже точно всенепременно состоится обмен. Неужели в этот раз мои надежды меня не обманут? По этому поводу приезжает общаться с нами кремлевское СМИ. Чтобы каждый житель «запоребрика» узнал, от каких опасных террористов их защищает любимый президент.
У меня берут интервью две девушки. Первая руководит оператором канала «Россия-24», очень степенная, закатывает глаза к потолку, когда я не хочу говорить глупость, которую от меня ожидает. Потом я узнала, что она работает в «МГБ Лэнэрэ». «Офицер» карательной махины в роли журналиста – да, «русский мир» полон парадоксов. Вторая – вульгарно накрашена, кожа цвета пригоревшего цыпленка, длинные острые наращённые ногти. Из этого я делаю вывод, что она работает на местном луганском канале. Но интересного сюжета из меня не вышло, поэтому монтажеру осталось склепать мое интервью, соединив отдельные фразы.
Наступило 26 февраля, охрана неистово суетится. Через несколько томительных часов ожидания называют три фамилии, моей нет.
– Собирайтесь на обмен!
– А что случилось? Посмотрите, может там хоть маленькими буквами написано «Варфоломеева»?
– Сами ничего не понимаем...
В торжественный момент трое моих соседей проходят мимо меня. А я остаюсь. Да как же так?! Но ответа нет. Продолжаю стоять не в силах даже пошевелиться.
«Я никому не нужна! – Крутится одна и та же мысль. – Нет смысла дальше верить, нет смысла жить...»
Но почему? Может быть я что-то сказала на камеру, и теперь ловким движение руки звуко-монтажера я стала врагом для своей страны? Неизвестность, от нее тяжелее всего. Ты не знаешь ничего о своей судьбе. Возможно, завтра меня снова переведут к моим «зэчкам» в тюрьму. И я никак не смогу воспрепятствовать этому.