(Друкуємо мовою оригіналу)
5 марта 2014 года в центр города вышли около 10 тысяч дончан, несогласных с российской оккупацией их города. Во время очередного митинга 13 марта это закончилось первым убийством проукраинского дончанина. Как Донецк боролся за Украину?
Об этом в эфире Радио Донбасс.Реалии говорили участники митинга за единую Украину в Донецке – советник министра информационной политики Украины Дмитрий Ткаченко, политолог Олег Саакян и кинорежиссер Евгений Кошин.
– Как это все начиналось лично для вас?
Дмитрий Ткаченко: С первого мгновения, первого дня, как Россия запустила проект «Новороссия», и мы с 1 марта увидели обезумевшие толпы с российскими флагами, которых никогда не было на Донбассе, с ростовским акцентом, украинский Донбасс поднялся и сразу ответил. Первые митинги в Донецке были 4-5 марта, 5 марта собралось уже 10 тысяч смелых.
– Как возникла такая идея? Это началось с маленькой группки людей?
Олег Саакян: Абсолютно не так. В Донецке все время параллельно с Киевом был Евромайдан. Это было не масштабное движение, но были люди, которые там постоянно находились. До 300 людей он собирал. Но с началом аннексии Крыма, с появлением вооруженных россиян в Крыму и оккупации в конце февраля в Донецке стало понятно, что мы имеем дело с российской спецоперацией. Уже на тот момент в Донецке стали появляться люди с характерным говором, стало понятно, что появляются люди с подслушкой, которые ходят с российскими камерами и снимают то, что им необходимо, и им дают нужные комментарии про «Путин прийди».
Мы против Путина и не хотим, чтобы кто-то приходил сюда нас защищать с оружием. И где-то за 20-21 час просто созданного события собралось около 3 тысяч людейОлег Саакян
Уже 3 марта это был крик души, Катя Кострова и Диана Берг написали во «ВКонтакте», что давайте завтра выйдем на собор и скажем, мы не согласны с российской оккупацией, мы против Путина и не хотим, чтобы кто-то приходил сюда нас защищать с оружием. И где-то за 20-21 час просто созданного события, на следующий день вечером на соборе собралось около 3 тысяч людей.
Точкой отсчета хоть и был призыв Дианы и Кати, но нас вывели люди. Мы сказали, что мы не можем молчать и если кто-то хочет, пусть выходит с нами. Мы ожидали, что это будет несколько сотен людей максимум. Все увидели, что нас в разы больше тех, кто бегает с коммунистическими, российскими и другими флагами. На тот момент о сепаратизме даже речи не было. И термин «сепары» был закинут российской спецоперацией, потому что тогда в Донецке они назывались «орками». Это была нетипичная атмосфера для города.
Дмитрий Ткаченко: Понятно, что люди говорили с русским акцентом. Тема «присоединения» к России никогда не была популярна, но спецоперация Кремля планомерно показывала эту картинку.
Я помню, что наши митинги были очень хорошо пробрендированные флагами и флажками.
Очень быстро закончилась украинская символика, организовывали людей, которые шили флаги.
– Зачем вы выходили тогда?
Дмитрий Ткаченко: Думаю, каждый себе ответил на этот вопрос и понял его по-жаннод'аркски: Если не я, то кто? Мне приятно об этом говорить, потому что явление набрало сразу массовости и очень разнообразных форм. Это же не только митинги, это параллельно молитвенный марафон, который держался дольше всего – 7 месяцев в ежедневном режиме с украинской символикой. «Стрелковцы» заходят в Донецк, а молитвенная палатка стоит. Это и культурное сопротивление. А иконой культурного сопротивления становится Сергей Захаров, всемирное известный художник, донецкий Бэнкси.
Олег Саакян: В каком-то этапе это действительно было «А как иначе? Иначе невозможно». Через несколько дней уже стало понятно, что все намного серьезнее, чем казалось по началу. Этот порыв начинал требовать холодного расчета и головы.
Мы начали собирать информацию, организовываться. Было достаточно сложно координироваться, выработать сбор информации, ночные вылазки, распределение обязанностей.
Дмитрий Ткаченко: С марта к нам обратилась украинская армия Генштаб, и они честно признались, что они не знают, что происходит. И нам удалось с участниками гражданского сопротивления целую сеть по области, которая отлично сработала весной-летом в начале военной оккупации.
Уже с 13 марта все призывы насчет акции сопровождались словами, что мы понимаем все риски и не призываем выходить, но мы не можем не выходить. Если вы готовы – выходите.
– Как вы относитесь к дончанам, которые были антироссийскими, но никак не реагировали на ваши активности? Почему вас было так мало?
10 тысяч людей самоорганизованных под украинскими флагами и 3,5 тысячи людей системно организованных со всей областиОлег Саакян
Олег Саакян: Все соотносительно. В день, когда за сутки 5 марта в Донецке вышло 10 тысяч людей с украинскими флагами, по ту сторону на другой площади под памятником Ленина собралось приблизительно 3,5 тысячи людей. Те люди имели организационную поддержку местной элиты, милиции, криминала, работали партии ячеек Партии регионов.
Вот 10 тысяч людей самоорганизованных под украинскими флагами и 3,5 тысячи людей системно организованных со всей области.
Те, кто были внутри процесса в Донецке, понимали, что соревнуется два меньшинства. Проукраинское меньшинство и просоветское, пронизанное пролетарской эстетикой. Раскачать на теме «антимайдана» Донецк не удалось, Донецк отвечал, что он не протестует, а работает. На теме пророссийскости пытались годами, пытались под конец зимы 2014 года, тоже не удалось. Никто не выходил. А когда выходил, то это были разнарядки под страхом увольнения, и все эти митинги заканчивались ровно по свистку.
Но удалось раскачать на пролетарской теме, пролетарского бунта, рабочей справедливости, антиолигархической.
– У Донецка длинная история таких протестов. Все время это были пролетарские протесты, если вспомнить.
Олег Саакян: Ирония в том, что эти протесты всегда были проукраинские. Шахтеры с касками на граните стояли у истоков получения независимости Украины.
Шахтеры тоже не поддержали Россию, они выходили как раз на проукраинские митингиОлег Саакян
И в этом случае шахтеры тоже не поддержали Россию, они выходили как раз на проукраинские митинги. Но обозленная часть населения, которую эксплуатировали донецкие олигархи, особенно периферия, просто выживала. И этот их справедливый гнев Россия смогла канализировать против центральной власти, рассказав, что это они виноваты.
– Евгений, в эти дни вы были в Москве, следили за теми событиями. Расскажите, каково это было смотреть на проукраинские митинги в Донецке из Москвы?
Я сидел и сопереживал. Единственное моё желание – находиться в это время с ребятами там на площадиЕвгений Кошин
Евгений Кошин: Я начал учиться в Москве осенью 2013-го и за многими событиями в Украине приходилось следить издалека. Когда все началось в Донецке, был ужас, это как в Крыму, что делать, родители дома. Вдруг я узнаю про этот митинг, который прошел 4 марта у церкви. Понятия не имел, придет ли кто-то. Я открываю фотографии во «ВКонтакте» и знаю там почти всех своих знакомых. У меня было просто счастье. Очень много близких людей вообще не высказывали свою политическую позицию до этого. Мне было настолько тепло.
5 марта я смотрел стримы и 13 марта была трансляция телеканала «Донбасс», когда сепаратисты пытались ворваться в телевизионную рубку канала. Я сидел и сопереживал. Единственное моё желание – находиться в это время с ребятами там на площади.
– А москвичи следили за событиями в Донецке? Понимали ли россияне, что там происходит?
Евгений Кошин: За Донецком практически не следили. Они, конечно, у меня спрашивали, что происходит, но вяло реагировали. Были ребята, которые поддерживали «русскую весну», ходили с огроменными «колорадскими» бантами на груди, слава Богу, не мои однокурсники. Были неадекватные преподаватели, которые кричали «ура, Севастополь наш». Но были и те, которые тихо подходили, говорили, что нас поддерживают, они с нами, простите, нам стыдно, мы жалеем, что у нас этот Путин, но мы ничего не можем сделать.
– Вы не чувствуете себя проигравшими? Потому что де-факто все выглядит так, территория оккупирована, ваш родной город тоже.
Дмитрий Ткаченко: Если бы мы не боролись, не боролись добровольцы, партизаны, волонтеры, сейчас бы фронт был намного дальше, и Мариуполь, и, возможно, уже за Донецкой и Луганской областями.
Я считаю, то что мы делали тогда, что сделали украинские Донеччина и Луганщина, это вошло как огромный вклад в ту копилку, что фронт остановился под Мариуполем, а не дальше.
– А вы смогли бы с моральной точки зрения вернуться в Донецк после всего, что там происходило?
Дмитрий Ткаченко: Это всегда будет мой любимый город, я всегда буду чувствовать себя там отчасти дончанином. У меня там родилась дочь и я там был счастлив. Я обязательно вернусь туда, одним из первых гражданских.
Олег Саакян: Туда вернемся не только мы. Все это индивидуально, конечно. Я не вернусь жить, но иметь возможность поехать, проведать, там общаться – конечно же да.
ПОСЛЕДНИЙ ВЫПУСК РАДИО ДОНБАСС.РЕАЛИИ:
(Радіо Свобода опублікувало цей матеріал у рамках спецпроекту для жителів окупованої частини Донбасу. Якщо у вас є тема для публікації чи відгук, пишіть нам: Donbas_Radio@rferl.org)
