(Друкуємо мовою оригіналу)
Специальная мониторинговая миссия ОБСЕ не внесла в отчет за 13 июля убийство группировкой «ДНР» военного медика около поселка Зайцево на Донбассе.
«СММ сообщает исключительно факты, которые Миссия установила, и сосредотачивает деятельность на отчетности о подтвержденных жертвах среди мирного населения, а не о военных потерях», – ответили в миссии изданию Бабель. Также в миссии проигнорировали вопрос о том, согласовывала ли она «режим тишины» в этом районе.
Как ОБСЕ согласовывает режим тишины и почему теперь де-факто это отрицает? Что на самом деле произошло в районе Зайцево? И зачем Украине вообще миссия ОБСЕ на Донбассе?
Об этом в эфире Радио Донбасс.Реалии говорили социолог, руководитель исследовательских проектов центра «Реализация и анализ несистемных действий» Дмитрий Громаков и военный эксперт Сергей Грабский.
– Отмечу, что мы обращались и к СММ ОБСЕ, которая бы могла обозначить свою позицию, но последние полтора года у них так называемый сдержанный режим: они не включаются в эфиры, дают комментарии только в письменном виде. Мы продублировали вопрос СММ ОБСЕ, был ли согласован режим тишины 13 июля в районе Зайцевого: ждём ответа хотя бы в письменном виде.
Также мы обращались и к министру иностранных дел Украины Дмитрию Кулебе, который говорил, что расстрел медика имеет признаки военного преступления, и заместителю Постоянного представителя Украины при международных организациях в Вене Игорю Лосовскому. Они, к сожалению, не нашли возможности поучаствовать в эфире.
Дмитрий, с вашей точки зрения, это нормально, что миссия ОБСЕ проигнорировала вопрос о режиме тишины? Как думаете, с чем связанна такая уклончивость Специальной мониторинговой миссии от ответа на прямой вопрос?
Они не ведут учёт боевых потерь и не наблюдают за правилами ведения войныДмитрий Громаков
Дмитрий Громаков: Это естественная политика миссии ОБСЕ, обозначена в её мандате на наблюдение. Как мы знаем, отчёты ОБСЕ никогда не указывают, кто начинал обстрел, они никогда не ищут виновных и никогда не обозначают, кто нарушил режим. То есть фиксируется сам обстрел и пострадавшие, как они говорят: только гражданское население. Они не ведут учёт боевых потерь и не наблюдают за правилами ведения войны. Поэтому претензии к миссии здесь с нашей стороны не совсем понятны и не совсем корректны, потому что Украина утверждала мандат миссии, она давала разрешения на неё, и там всё это прописано.
Вряд ли есть какие-то официальные документы, которые подтвердят, что этот режим тишины был с кем-то согласованДмитрий Громаков
С другой стороны, есть проблемы существования СЦКК (Специальный центр координации и контроля). После выхода россиян в 2017 году из СЦКК, он фактически прекратил свою работу. И сейчас считать, что через СЦКК мы что-то запрашивали – немножко непонятно для меня: если эта институция не работает, то как мы могли там что-то запрашивать? Мы могли коммуницировать только с военным руководством на линии разграничения: ответственными, дежурными, которые с той стороны есть, и с ними про что-то договариваться.
Я думаю, что здесь вряд ли есть какие-то официальные документы, которые подтвердят, что этот режим тишины был с кем-то согласован.
– То есть это были, скорее всего, какие-то устные договорённости между украинскими военными и российскими военными с той стороны?
Дмитрий Громаков: Я думаю, что это могло быть и так. Но мы не знаем на сегодняшний день статуса представителя ОБСЕ в СЦКК: в совместном центре по контролю. Если он был, то возможно, такое обращение и было. Вопрос в том, с кем координировался этот представитель миссии на той стороне. Я думаю, что на этот вопрос лучше ответит военный.
Никакого СЦКК на сегодняшний день в рабочем варианте не существует, что и усложняет коммуникацию в таких случаяхДмитрий Громаков
Я могу просто сказать, что, исходя из того, что нам задекларировано военными, никакого СЦКК на сегодняшний день в рабочем варианте не существует, что и усложняет коммуникацию в таких случаях. Здесь нужно говорить и настаивать на возврате россиян в СЦКК.
– Украинская сторона говорила, что получила гарантии, что такие договорённости обычно работают. Спасательная группа рассчитывала на то, что их никто не тронет. Они специально маркировались и были действительно удивлены обстрелу из трёх сторон: не только из стрелкового оружия, но из миномётов. Как согласовывается режим тишины сейчас?
Это не задача ОБСЕ – вмешиваться в военный конфликтСергей Грабский
Сергей Грабский: Ожидать от ОБСЕ, что нам будут представлены какие-то неопровержимые документы, согласно которыми проводилась такая работа по определению режима тишины – нецелесообразного, мягко говоря. Я сам как бывший офицер ОБСЕ в Косово, скажу, что, как правило, мандат миссии ОБСЕ на это не распространяется. Это не задача ОБСЕ – вмешиваться в военный конфликт. В данном случае здесь мы совершенно логично подходим именно к вопросу совершения воинского преступления, которое предусмотрено Женевскими конвенциями.
Такие ситуации возникали неоднократно, и действовали в большинстве случаев договоры. Поэтому в данном случае, я так понимаю, была договорённость на уровне противостоящих сторон, чтобы забрать погибшего товарища. Люди были соответственно промаркированы, они вышли в нейтральную зону, чтобы забрать тело погибшего, – и против них был совершён акт агрессии. В таком случае мы имеем дело просто с рафинированным случаем военного преступления.
– Как его доказать, если нет документа, подтверждающего договорённость о режиме тишины?
Сергей Грабский: Если мы говорим о военных преступлениях, то здесь есть такое понятие как Женевская конвенция. Она определяет именно принципы и обязанности стран или участников конфликта, даже если война не объявлена, по отношению к раненым.
И в таких случаях мы говорим, что если нам уже вторые сутки не дают забрать нашего раненого военнослужащего, то это относится к военному преступлению, а именно к преднамеренному убийству или жестокому отношению по отношению к раненым. Это факт, которые есть на лицо. Мало того: та же самая Женевская конвенция требует, чтобы противоборствующая сторона без каких-либо предварительных условий оказывала помощь и забирала с поля боя раненого.
– С вашей точки зрения, что произошло под Зайцевым? Зачем группировке «ДНР» было нарушать такие договорённости?
Мы чётко знаем, что наша группа была маркированаСергей Грабский
Сергей Грабский: Я ни в коем случае не хочу нагнетать ситуацию и сочинять какие-то конспирологические теории. В данном случает, исходя из моего практического опыта и общей практики ведения боевых действий, случилось нечто из ряда вон выходящее, поэтому оно пока даже не подлежит описанию. Настолько кричащее нарушение норм, правил, неписаных законов войны произошло. Потому что мы чётко знаем, что наша группа была маркирована, они специально несли белый цвет – цвет парламентёров, нейтральности, против которого вообще нельзя вести огонь. Я не могу даже объяснить, почему так случилось, что в мозгах у этих людей вообще непонятно.
– С кем согласовывают СЦКК режим тишины?
Сергей Грабский: Если мы говорим о необходимоссти забрать тело погибшего, в данном случае это согласовывается на тактическом уровне, на уровне командиров противостоящих подразделений. ОБСЕ может быть проинформирована, что на данном участке с такого-то по такое-то время огонь прекращается для выполнения определённой задачи. Влиять ОБСЕ на это не может.
Я хочу обратить внимание на один фактор, которые меня смущает: если вы поднимите отчёты ОБСЕ с начала введения карантина, увидите, что допуск ОБСЕ с неоккупированной территории на оккупированную территорию не осуществляется. То есть по каким каналам связи и как, если мы предположим, что проводилось такое согласование или уведомление, достаточно сложно предположить.
Я, например, сторонник того, что это выглядело примерно так: на уровне командиров подразделений по неким специальным каналам связи было достигнуто устное соглашение, что с такого-то по такое-то время будет забираться тело военнослужащего и была договорённость о прекращении огня в данный момент. А ОБСЕ, как я говорил, возможно было уведомлено о такой ситуации, потому что их СЦКК информирует о изменениях в статусе ведения боевых действий. Что случилось дальше – прямая засада, зачем это было нужно? Логике это, с моей точки зрения военного, не подлежит.
– Зачем Украине вообще миссия ОБСЕ на Донбассе? Как бы это объяснили простым языком?
Для нас эта миссия очень важнаСергей Грабский
Сергей Грабский: Я подчёркиваю важность этой миссии в плане того, что голос Украины достаточно слаб: например, можно на вскидку взять любой отчёт ОБСЕ, который фиксирует перемещение вооружения, боевой техники, нарушение зон размещения запрещённых систем вооружения, боевой техники – это доносится до уровня Вены. То есть это выносится на высший политический форум Европы в данном случае. Поэтому для нас эта миссия очень важна.
В том числе это постоянное упоминание: каждый может ознакомиться с отчётами ОБСЕ, они каждый день подчёркивают, что именно оккупационная сторона препятствует работе миссии ОБСЕ. Если та сторона показывает свою недоговороспособность, на неё нельзя положиться в любых вопросах, то соответственно должны применяться и другие функции, меры.
Я, например, могу предположить, что вероятно мандат ОБСЕ в данном случае как мониторинговой миссии может быть закончен и это будет лишним подтверждением того, что необходимость введения миротворцев на Донбасс является на столько насущной, что её следует рассматривать уже с практической точки зрения.
Миссия нужна как усилитель украинского сигнала о том, что происходит и как это происходит на самом делеДмитрий Громаков
Дмитрий Громаков: Миссия нужна здесь как усилитель украинского сигнала о том, что происходит и как это происходит на самом деле. Но и как международный посредник, даже в работе того же самого СЦКК, наличие представителя миссии не даёт ввести в правовое поле руководство оккупационных войск для прямого диалога с Украиной. То есть они выступают посредниками и верификаторами, по большому счёту, того, что с той стороны воюют российские войска.
Слушатель: Олег, с Донецка. Я слышал заявление от «ДНР» по одному российскому телеканалу, они сказали, что Украина больше не в Минске – и мы имеем право открывать огонь.
– Как говорит ещё один наш слушатель, украинские военнослужащие тоже, получается, не доработали в этом направлении, не подавили огонь противника – как вам такой аспект?
Есть некая опаска: что будет, если я, например, открою огонь без согласования?Сергей Грабский
Сергей Грабский: Я могу и согласиться, и не согласиться. К сожалению, у нас есть такое правило, которое я не приемлю: давайте просто прекратим стрелять. Из опыта моего личного общения с нашими ребятами на передовой, есть некая опаска: что будет, если я, например, открою огонь без согласования? Такое неписанное правило, чтобы не поддаваться на провокации. К сожалению, это правило последних месяцев.
Я полностью поддерживаю мысли слушателя, который говорит, что в таком случае при первой же даже угрозе оружие должно было быть применено по полной программе. Это достаточно необычное явление, когда даже по предварительному тактическому согласованию, при довольно рутинной операции по экстрадиции погибшего военнослужащего с поля боя внезапно был открыт огонь по группе, которая не выказывала свои агрессивные намерения, была соответственно маркирована.
Что касается заявления, будто бы Украины вышла из Минских договорённостей, я хочу задать вопрос навстречу: ну и что? Если не существовало таких договорённостей, в принципе никто ж не отменяет ответственность за нарушение правил войны. Я подчёркиваю, что есть правила, Женевские конвенции, которые были написаны давным-давно, и они не имеют отношения ни к Минску, ни к другим форматам переговоров. Поэтому такое объяснение является изначально лживым и абсолютно бессмысленным.
ПОСЛЕДНИЙ ВЫПУСК РАДИО ДОНБАСС.РЕАЛИИ:
(Радіо Донбас.Реалії працює по обидва боки лінії розмежування. Якщо ви живете в ОРДЛО і хочете поділитися своєю історією – пишіть нам на пошту Donbas_Radio@rferl.org, у фейсбук чи телефонуйте на автовідповідач 0800300403 (безкоштовно). Ваше ім'я не буде розкрите).
