Война и Вера
«Мальчики, родненькие, спасите нас! Спасите, пожалуйста!» – разрывается женский голос. На «девятине» в Авдеевке между раненными бойцами ВСУ ходят две подруги – Вера и Надежда. В белые строительные мешки местные женщины собирают шовный материал и окровавленные бинты. Черные мешки подруги не трогают – они для 200-х, погибших. Надя дрожащим голосом поет «Воины света», Вера – подпевает и периодически душераздирающе повторяет: «Спасите нас, спасите!».
В паре километров от медпункта в разбитой девятиэтажке идет тяжелый бой: 25-я воздушно-десантная бригада штурмует шахту «Бутовка». Тогда, 22 января 2015 года, из боя не вернутся десятеро десантников: часть из них не удастся вывезти сразу – тела под обстрелами будут забирать еще несколько недель.
Две подружки из Авдеевки, Вера и Надежда, – пожалуй, единственное светлое, что мне посчастливилось встретить в те жуткие сутки. Это – история про войну и Веру Андреевну Водолазскую, 64-летнюю этническую россиянку, которая партизанила в оккупированном Донецке, практически в одиночку боролась с российскими гибридными силами в Авдеевке и полюбила Украину, как ее не любят многие из украинцев.
Партизанка на пенсии
В январе 15-го бои за «Бутовку» не предавались огласке, как и не разглашались тогда реальные потери ВСУ в столкновениях за Донецкий аэропорт. Никто не знал, сколько именно солдат погибло, сколько осталось под завалами в терминале и сколько продолжают бороться в окрестностях ДАПа. По данным волонтеров Книги памяти погибших, за «черный январь» живыми домой не вернулись 272 украинских военных.
Многие из тех, кто тогда погиб или был ранен возле Авдеевки, прошли через руки мобилизованных врачей из Днепра – хирурга Александра Зеленюка и анестезиолога Ярослава Левченко. В 25-й бригаде о них слагали легенды, а эти двое рассказывали, как сложно сортировать раненых и решать, кого эвакуировать первым, как сильно не хватает шовного материала и многих почти банальных лекарств, как хочется спасти всех, но всех, к сожалению, не спасешь.
Чтобы хоть как-то помочь с потоком раненых, на «девитину» к десантникам прибилась местная жительница Вера Водолазская. Вера Андреевна, фельдшер скорой помощи на пенсии, помогла оборудовать на первом этаже медпункт, и каждый день дежурила вместе с военными, «чтобы мальчики только выжили, главное – чтобы выжили». На самом деле, Андреевна помогала военным и в 2014 году. За Донецк и Авдеевку она боролась еще в самом начале так называемой «русской весны».
Вера Водолазская во время обстрелов Авдеевки в январе 2015-го
«На момент начала войны, – вспоминает сейчас женщина, – я подрабатывала в Донецке. У старшей дочери, которая живет за границей, долго не было детей, а мне так хотелось внуков, что после выхода на пенсию и 30-ти лет на «скорой» решила еще поработать няней. От Авдеевки до Донецка ехать всего 15 минут – мне было удобно».
В оккупированном Донецке весной и летом 14-го у тогда 59-летней Веры Андреевны, как она сама говорит, была целая группировка – женщины ее возраста, которые тоже не хотели мириться с режимом боевиков. «Однажды нас чуть не расстреляли. Мы пошили большой флаг Украины и часа в три ночи – в начале четвертого вышли развешивать его на теперь разрушенный Путиловский мост. Мимо проезжали машины со сторонниками оккупантов… Страшно было, но нас, к счастью, тогда оставили в живых».
Пока в районе поселка Спартак «работал» блокпост, Андреевна продолжала ездить между Авдеевкой и Донецком. Потом его закрыли, и женщина вернулась домой. Друзья, которые поддерживали целостность страны, остались в областном центре, а в Авдеевке, куда Вера Андреевна много лет назад приехала погостить из России, где вышла замуж и родила двоих дочерей, патриотов, считает она, оказалось в разы меньше.
«Сначала я вообще была одна. Муж и младшая дочка, конечно, поддерживали, помогали. А вот знакомые и соседи – нет. Ночью развешивала по городу самодельные листовки «Авдеевка – это Украина!», на деревьях на даче и в подъезде дома оставляла маленькие желто-голубые флажки. А потом смотрю утром – их выбросили, порвали… Ничего, на следующий день я снова…».
Свою собственную партизанскую деятельность Вера Андреевна развернула в период, когда Авдеевка еще была оккупирована. Этническая россиянка продолжила бороться за Украину и после июля 14-го, когда город освободили.
«Больница тогда не работала, «скорые» не ездили. Помню, город бомбят, а я иду и спрашиваю, кому помощь нужна, кого перевязать. Смотрю, дед там на пятом этаже осколками ранен – перевяжу. Стала ходить к украинским военным на блокпост: на тот момент у них и врача не было – один мобилизованный ветврач. Медикаментов нет, перевязочного материала – тоже. Потихоньку стала разных волонтеров подключать, а потом меня увидела Надя: мы были знакомы до войны, она сразу же предложила помогать ребятам вдвоем».
Когда Вера и Надя шли на блокпост к украинским военным – некоторые жители Авдеевки, вспоминает медсестра, обзывали их и кричали в спину: «Фашистки! Бандеровки!». Андреевна говорит, что не боялась злых языков и их действий – страшно было, когда были большие потоки раненых и когда в жилые дома стало сильно «прилетать».
«Помню, один боец лежал в коридоре, накрытый одеялом, и ни слова не говорил, не стонал даже. Подхожу, спрашиваю, чем помочь. А он: «Та, живот что-то болит…». Открываю одеяло, а там все кишки наружу… И ни писка, ни словечка человек не издал – так просто лежал и ждал свою очередь».
В «черный январь» на «девятину» привозили много бойцов с контузиями. Все они были разной «тяжести» – кто-то отходил уже на следующий день, а кто-то – переставал говорить, терял память и даже терял рассудок. «Контуженные, – говорит Андреевна, – пугали меня большие всего. Когда открытая рана – ты четко знаешь, что нужно делать. А тут сразу и не поймешь, как помочь. Да, и не поможешь никак. Однажды привезли молоденького совсем парня: смотрит на меня, слезы катятся, а сказать ничего не может – после контузии отняло речь».
Александр Зеленюк, мобилизованный хирург
Та самая ночь
Вспоминать знакомство с подругами Верой и Надей в сутки 22 января 2015 года для меня так же страшно, как смотреть в бездну. Вот мы с волонтером Иваном Звягиным мчим к тем самым врачам Саше и Ярику, вот я содрогаюсь от разрывов снарядов, вот «девятина», а вот Андреевна и десятки раненных солдат. Сейчас легендарную девятиэтажку и соседний дом, «разукрашку», реконструируют, а тогда новострой был изрядно побит войной. В «девятину», кажется, даже попадали танковые снаряды – одному Богу известно, как зиму 15-го там пережили немногочисленные оставшиеся местные. Некоторые из них прятались в квартирах с детьми, а на двери вешали нарисованные цветными карандашами таблички – «Не выбивать! Тут живут люди! Здесь дети!».
В импровизированном медпункте на первом этаже были бетонные стены, бетонный потолок и бетонный пол. Освещения нет – мелькают только налобные фонарики врачей. Мне страшно и холодно, зной пробирает до костей, предательски трясусь. Кто-то из военных замечает на моей каске надпись «Press»:
– О, приехали! На «горяченькое» посмотреть, да? Так у нас тут ад, девочка! Добро пожаловать!
Срываю каску и ни слова не говорю в ответ. Официально журналистов в подобные передряги не допускали – Ваня вез помощь медроте, а я, как всегда, уцепилась вслед.
«Сегодня тяжелый день. Сейчас с 300-ми (ранеными. – Ред.) разберусь и подойду к вам», – в самом начале нашего приезда говорит хирург Зеленюк.
Пока Вера Андреевна и ее подружка Надя убирают, Саша и Ярик оказывают помощь раненным. Тяжелые дожидаются эвакуации в большой комнате, контуженные и легкие – сидят тут же, но в комнатке поменьше. Вокруг суматоха и такое странное чувство, когда ничего нельзя сделать, никак не помочь – просто стой да не мешай.
Раненные на «девятине»
– Оль, руки свободны?
– Да.
– Иди сюда, посвети фонариком. У нас тут что-то непонятное.
Посреди комнаты, усыпанной бетонной пылью, стоит танкист. Военные говорят, он только что вернулся из самого пекла. Мужчина раздевается по пояс и во время осмотра хрипло говорит: «Док, что-то колит в груди».
Саша просит его поднять руки, секунду присматривается, щупает левую часть груди и большим пинцетом молниеносно вытаскивает пулю.
«Брат, – говорит медик, – держи, забирай себе. И считай, что сегодня – твой второй День рождения».
Пару минут назад врачи оказывали помощь напарнику танкиста. Военные вылезали из люка, и плечо одного из них прошила пуля. Оказалось, эта же пуля «затормозила» в груди второго танкиста – застряла прямо возле сердца, в мягких тканях. Оба тогда выжили, отделались испугом. Не чудо ли?
К концу суток, уже почти ночью, Саша будет сидеть на верхнем этаже в «девятине». Всех раненных хирург запишет в специальный блокнот, подсвечивая себе тем же налобным фонариком, который только что помогал ему «штопать» 300-х. Мой спальник военные постелили вплотную к стене и подальше от окна – так безопаснее, если вдруг будет «прилет». Волонтер Иван Звягин привез медикам замороженные креветки, сардельки и другие вкусности. Пока Саша записывает раненных, варятся креветки, а потом мы будем есть их из старого армейского котелка. Ярик намажет кетчупом хлеб и расплывется в грустной улыбке – кто бы мог подумать, что на войне даже батон будет казаться деликатесом.
«Док, прием. У нас еще один 300»
22 января через руки Саши, Ярика, их команды медроты и Веры Андреевны пройдут десятки раненных. Андреевна уйдет домой, чтобы вернуться утром, еще до нашего ужина. А потом среди ночи в рации зашуршит: «Док, прием. У нас еще один 300. Везем вам». Хирург вскакивает и на бегу говорит: «Вроде, легкий – пулевое. Ярик, собирай контуженных. Сейчас этого встретим, как раз всех загрузим и отвезем «на больничку».
Во двор девятиэтажки с грохотом въезжает боевая машина – сразу несколько десантников перетаскивают из нее в подаренную волонтерами «медичку» раненого товарища. Военные спешат, быстро-быстро перебирают ногами и между собой подшучивают: «Еб*ть ты кабан, братишка. Еле доперли тебя, капец!».
Несколько бойцов с контузиями садятся на свободные места в реанимобиле. Зеленюк осматривает парня на носилках:
– Паша! Пашаааа! Меня слушай, мой голос. Ни на кого больше не реагируй. На счет три я снимаю тебе ботинок, слышишь?
– Давай-давай.
– Раз…Молодца! Тоха, записывай. Сразу записывай. Паша! Пашаааа! Пальчиками подвигай на ноге. Нормально! Пашааа! На счет три я тебе снимаю жгут, ты меня услышал?
– Да-да.
– Пашенька, кто ж тебе так затянул, Пашенька?
– Как вы учили, доктор.
– Это «харашьо»! Как доктор учил – я знаю. Доктор старался вас научить! Пашенька, я тебе снимаю жгут. Все, расслабься и получай удовольствие!
– Хорошее удовольствие! Незабываемое, с*ка…
Младшему сержанту 25-й бригады Паше Козлову в день эвакуации было 28 лет. После тяжелого столкновения он был внутри своей боевой машины, случайно услышал шорох и высунулся наружу. Напротив стоял мужчина в форме «дубок»: он не отвечал на вопросы, но попросил пустить погреться, а потом выпустил в Козлова автоматную очередь. Как и напарникам-танкистам, Паше тогда несказанно повезло – в его ногу попала только одна пуля: она не задела кость, прошла навылет.
Младший сержант – единственный военный с «девятины», которого в те сутки я не видела и которому не помогала Вера Андреевна. Спустя несколько недель оказалось, что Паша пошел на войну вместе с папой: 61-летний отставной майор погранвойск КГБ СССР Николай Козлов сбивал пороги военкоматов Запорожской области еще до аннексии Крыма. В итоге, мужчина пошел добровольцем в батальон «Донбасс» и погиб под Карловкой 23 мая 2014 года. Старший Козлов был на войне всего несколько недель: по имени деда, который воевал в ВОВ и погиб под Ленинградом, он получил позывной «Матвей», и в день трагедии пожертвовал собой, чтобы прикрыть отход товарищей.
P.S. Вере Андреевне сейчас 64 года. Она работает участковой медсестрой в Центре первичной медико-санитарной помощи в Авдеевке, и все еще волонтерит: по необходимости, оказывает военным медпомощь, а на Новый Год всегда относит на «промку» «Оливье» и другие вкусности. В кабинет Андреевны обращаются разные люди: некоторые из них до сих пор ждут «русский мир». Даже у сотрудников больницы разные взгляды, но всех их, говорит женщина, она старается принимать такими, как есть. Чтобы улучшить атмосферу на работе, Андреевна просит коллектив придерживаться принципа «милосердие и дисциплина». Но иногда даже ей, кажется, самому воспитанному человеку на земле, хочется просто на улице закричать: «Донбасс и Крым – это Украина! Россия – страна-агрессор, но мы победим!».
Январь 2015 года, на въезде в Авдеевку
Паше Козлову – 33 года. Он не женат, живет в родном Запорожье и работает на СТО, где устанавливает газовые системы заправки. Родная сестра Паши подписала контракт с ВСУ, а племянница учится в военном ВУЗе. Паша шутит, что теперь дома только они с мамой не военные – хотя какими «не военными» могут быть десантник, ветеран войны на Донбассе, и женщина, потерявшая на этой же войне мужа.
Врачи Саша и Ярик в мирной жизни остались друзьями. Зеленюк работает гастроэнтерологом в Днепре, недавно он пытался пройти в парламент по мажоритарному округу, но не получилось. Левченко работает анестезиологом в одном из мирных городов Донбасса. Ярик занимается кроссфитом, хоть сам все такой же скромный парень, как и пять лет назад.
Я все еще журналист. На войну теперь езжу очень редко, но спальник на фронте всегда стелю вплотную к стене и подальше от окна, потому что так безопаснее, если вдруг будет «прилет».
